Венедикт Ерофеев: человек нездешний

Я здесь по подозрению в суперменстве.Вы правы до каких-то степеней:Да, да. Сверхчеловек я, и ничтоСверхчеловеческое мне не чуждо.Как Бонапарт, я не умею плавать,Я не расчёсываюсь, как Бетховен,И языков не знаю, как Чапай.......................................................По нескольку недель — да нет же — летРубашек не меняю, как вот этаЭрцгерцогиня Изабелла, мать ети,Жена Альбрехта Австрийского. НоОна то совершала по обету:До полного Ост-Индского триумфа.И я не стану переодеваться,

И тоже по обету: не напялюНи рубашонки до тех пор, покаПоследний антибольшевик на ЗападНе умыльнет и не очистит воздух!Итак, сродни я всем великим. Но,В отличье от Филиппа номер дваГишпанского, — чесоткой не владею.Да, это правда. (Со вздохом). Но имею вшей,Которыми в достатке оделён былКорнелий Сулла, повелитель Рима.Могу я быть свободен?..

“Можете, — мне сказали, — конечно можете. Сейчас мы вас отвезём домой на собственной машине...” И привезли сюда.

Натали. А как же шпиль горкома комсомола?

Гуревич. Ну... это я для отвода глаз... и чтобы тебе там, в приёмной, не было так грустно»¹⁶

.

Выходит, что Гуревич не такой уж сумасшедший, каким хочет выглядеть перед медперсоналом во главе с Ранинсоном. Судя по всему, он оказался в психиатрической больнице по той же причине, как создавший его Венедикт Ерофеев. Это приступ белой горячки. Самое убедительное подтверждение «нормальности» Гуревича — его вполне рассудительные разговоры в четвёртом акте с пациентами 3-й палаты.

Да к тому же имена и фамилии, которые он вываливает на головы слушателей, как я уже отмечал, не столь бессмысленны и случайны, как может показаться с первого взгляда. Например, в последнем, приведённом выше фрагменте трагедии Гуревич поражает знанием деталей повседневной жизни исторических персонажей. В данном случае он ничуть не уступает известному эрудиту Анатолию Вассерману.

Гуревич искренне ревнует Натали к медбрату Бореньке Мордовороту. Уже выкрав связку ключей, он признается, что у него нет никого, кроме неё. Натали ревнует к некоей Люси, которую Гуревич называет шлюшкой. Последний их разговор полностью избавлен от словесного мусора. Жизнь оказалась неблагосклонной к этим двум влюблённым — отзвук отношений Венедикта Ерофеева и Юлии Руновой.

Гуревич уже принял решение и от него не отступится:

«Гуревич.

.....................................

Брось о Люси... Так, говоришь, — скучала?

А речь об этой шлюшке завела,

Чтоб легализовать Мордоворота?

Натали.

Опять! Ну как тебе не стыдно, Лев?

Гуревич.

Нет, я, начитанный, ты в этом убедилась.

Так вот, сегодня, первомайской ночью

Я к вам зайду... грамм двести пропустить.

Не дуриком. И не без приглашения:

Твой Боренька меня позвал, и я

Сказал, что буду. Головой кивнул.

Натали.

Но ты ведь — представляешь?!

Гуревич.

Представляю.

Нашёл с кем донхуанствовать, стервец!

Мордоворот и ты — невыносимо.

О, этот боров нынче же, к рассвету,

Услышит Командоровы шаги!..

Натали.

Гуревич, милый, ты с ума сошёл...

Гуревич.

Пока — нисколько. Впрочем, как ты хочешь:

Как небосклон, я буду меркнуть, меркнуть,

Коль ты попросишь —

Я буду пламенеть как небосклон!

Пока что я с ума ещё не сбрендил, —

А в пятом акте — будем посмотреть...

Наталья, милая...»¹⁷

«Я буду пламенеть как небосклон» — парафраз то ли из «Баллады ночи»: «И ярко небосвод горит», то ли из «Баллады о любви и смерти»¹⁸, то ли из «Баллады ночи»¹⁹ Валерия Брюсова: «Когда торжественный Закат / Царит на дальнем небосклоне»; «Смотря, как с неба льётся кровь».