Венедикт Ерофеев: человек нездешний

Неожиданный сюрприз поджидает читателя и зрителя в пятом акте. Венедикт Ерофеев опять задаёт загадку. Гуревич на обвинение Прохорова, что его умыслом было умерщвление пациентов 3-й палаты, отвечает: «Да, умысел был: разобщённых — сблизить. Злобствующих — умиротворить... приобщить их к маленькой радости... внести рассвет в сумерки этих душ, зарешеченных здесь до конца дней... Другого умысла — не было...»²⁰ И вместе с тем он меланхолично наблюдает, как один за одним умирают его товарищи по несчастью. Ему их не жалко. Оставшиеся силы Гуревич сосредоточивает на исполнении возмездия, ощущая себя Командором. Полуослепший, он пытается «ощупью, потихоньку» дойти, доползти до Бореньки Мордоворота, дотянуться до его горла. Происходит в действительности совершенно противоположное. Озверевший антисемит Боренька Мордоворот с остервенением забивает до смерти ослепшего Гуревича.

Так кто же, по мысли Венедикта Ерофеева, в его трагедии Командор? Тот, Кто не виден, но чьи приближающиеся шаги слышны и Кому есть что предъявить людям. Тот, о Ком говорил автор трагедии: «Когда Господь прибирает нас к рукам, против Него нечего возразить»²¹.

Глава двадцать девятая

ВЕНЕДИКТ ВЕНЕДИКТОВИЧ ЕРОФЕЕВ:

МОНОЛОГ

Напомню читателю, что герой поэмы «Москва — Петушки», не имеющий, как и её автор, ни средств, ни положения, едет с подарками к сыну. Его радость от предстоящей встречи с ним преображает этот обыкновенный городок в райское место. На самом деле, Венедикт Ерофеев, обожавший природу, не испытывал никакого желания общаться с ненавидящей его тёщей и уже оставленной им женой, живущими в этих местах. Он и представить себе не мог, что у него в общении с Валентиной через несколько лет после рождения сына возникнут затруднения и сложности. В одном из его блокнотов 1970 года существует запись: «Есть такая юридич[еская] формула: “В здравом уме и твёрдой памяти”. Т. е. как раз то, чего у меня нет в дни выездов в Мышлино»¹.

В деревню Мышлино, где жил с матерью и бабушкой Венедикт-младший, шёл автобус из Петушков. Венедикт Васильевич обычно отправлялся из Москвы в Петушки последним поездом и опаздывал на автобус, довозивший его до этой деревни. Ночь он проводил, как правило, в пустом вагоне или на вокзале. Петушки он также особенно не привечал. Впервые Венедикт Ерофеев появился здесь в 1959 году и проработал некоторое время на цементном складе. В поэме «Москва — Петушки» об этом городе сказано: «В Петушках жасмин не отцветает и птичье пенье не молкнет»².

В «Записных книжках» Венедикт Ерофеев говорит о Петушках на другом языке. Речь идёт уже не о Царствии Небесном, а об административном центре Петушинского района Владимирской области: «Петушки: там ещё два дома, потом райсобес, а за ним — ничего, чёрная тьма и гнездилище душ умерших»³.

И всё же... И всё же в Венедикте Васильевиче была любовь к своему сыну. Несмотря на неблагоприятствующие обстоятельства его жизни, она в нём существовала, как и мучительные сожаления об их многолетней разлуке. Тому много признаков и свидетельств. Впрочем, Венедикту-старшему было трудно и стыдно объясниться в этой любви к сыну. Ведь проявил он себя никудышным, «блудным» отцом. Должны были пройти многие годы, чтобы два Венедикта поняли, что роднее их двоих нет никого на белом свете. Сколько же надо было перестрадать Венедикту Ерофееву-старшему, чтобы из его души вырвались слова любви к живущему в деревне Мышлино Венедикту-младшему с надеждой, что эти слова услышат Бог и его ангелы. Пусть даже они исходили опосредованно — от Венички, героя поэмы.

Веничку задели за живое слова ангелов, назвавших его дитя «бедным мальчиком»: «Только почему это “бедный мальчик”? Он нисколько не бедный! Младенец, знающий букву “ю”, как свои пять пальцев, младенец, любящий отца, как самого себя, — разве нуждается в жалости? Ну, допустим, он болен был в позапрошлую пятницу, и все там были за него в тревоге... Но ведь он тут же пошёл на поправку — как только меня увидел!.. Да, да... Боже милостивый, сделай так, чтобы с ним ничего не случилось и никогда ничего не случалось!., сделай так, Господь, чтобы он, если даже и упал бы с крыльца или печки, не сломал бы ни руки своей, ни ноги. Если нож или бритва попадутся ему на глаза — пусть он ими не играет, найди ему другие игрушки, Господь. Если мать его затопит печку — оттащи его в сторону, если сможешь. Мне больно подумать, что он обожжётся... А если он заболеет — пусть, как только меня увидит, пусть сразу идёт на поправку...»⁴

Венедикт Венедиктович в откровенном разговоре со Светланой Можаевой, корреспондентом «Вечерней Москвы», сказал об отце, что тому нравилась в нём «деревенская провинциальная неуверенность, застенчивость. К этим качествам человека он благоговел». На вопрос, какие отцовские слова считает наставлением, ответил: «Он всегда говорил: “Не пей, дурачок”. Какие могут быть наставления? У него спрашивали: “Как вы относитесь к женщинам?” Он полторы-две секунды задумывался, потом говорил: “противоречиво”»⁵.