1966 год — по интенсивности умственной работы для Венедикта Ерофеев самый результативный из всех предыдущих. Он основательно познакомился с обэриутами, прочитал роман Томаса Манна «Лота в Веймаре». Воздал должное Болеславу Прусу[421]
: «...не гений, но очень порядочное сердце»20. На него произвёл впечатление своими рассказами Василий Макарович Шукшин[422]. Особо выделю его интерес к декабристам. По его записям видно, что он прочитал почти всё, что с ними связано. Обнаружил поучительные о них суждения. Не забыл о Фёдоре Достоевском, Александре Герцене, Антоне Чехове и Вячеславе Шишкове. С марта Венедикт Ерофеев приступил к чтению Василия Розанова. Тогда же создаются «Заметки к истории музыки».В 1965 году он критически посмотрел на самого себя: «Венедикт Ерофеев — самое целомудренное существо на свете. По его же собственным подсчётам (15—20 июня), он “тает всего лишь от каждой 175-й юбки по среднему исчислению”»21
.Когда к Венедикту Ерофееву нежданно-негаданно пришла известность, к середине 1980-х годов ставшая мировой, он с непривычки опешил. Такое состояние, как известно, длится недолго, и вскоре он воспринимал свой новый статус знаменитого писателя как заслуженный и должный. Это отметили многие не менее известные, чем он, люди, общавшиеся с ним незадолго перед его смертью и назвавшие поэму «Москва — Петушки» шедевром мировой классики. Слава, к сожалению, не могла возместить Венедикту Ерофееву те страдания, которые он испытывал как онкологический больной на протяжении нескольких лет. Признаюсь, я сам был удивлён, почему на гребне успеха, стимулирующего художника к созданию новых произведений, он вдруг замолчал. Наверное, не стоило бы затрагивать этого вопроса. Но он, видевший людей насквозь и назвавший Горького «фуфлом и ханыгой»22
, знал причину своей «немоты». Этой причиной было его «щепетильное сердце». Что же такое он совершил, чего его сердце не смогло стерпеть и лишило его писательского дара?Назову событие, которое, казалось бы, улучшило жизнь Венедикта Васильевича, а в действительности нанесло ему смертельный удар. 21 декабря 1975 года Венедикт Васильевич Ерофеев и Галина Павловна Носова, сотрудница Центрального статистического управления, кандидат экономических наук, подали заявление на регистрацию брака в загсе Фрунзенского р-на Москвы. 21 февраля 1976 года их брак был зарегистрирован. Это была сделка. Как говорят в народе: «Брак по расчёту — это развод до развода». Втайне желаемое им благосостояние23
обретало материальные формы.Его решение было опрометчивым. Свою свободу он заложил в ломбард. Думал, что вскоре выкупит, однако сделать этого не смог. Поступить, как он поступил, было всё равно что «справить нужду на собственный памятник»24
. Закавыченные слова принадлежат Венедикту Ерофееву. У любого другого писателя всё сошло бы с рук. Но только не у него. Внешне он изменился. Напоминал голливудского актёра. Таким вспоминает его Виктор Иоэльс: «На пришедшем был великолепно сшитый, тогда очень модный, синий клубный пиджак с золотыми пуговицами, явно не московского пошива рубашка, светлые, хорошо отглаженные брюки — мои гости так не одевались»25.Венедикт Ерофеев чуть-чуть привязался к «здешней» жизни. Прежде он был только её наблюдателем, а тут она вовлекла его в свой круг как участника её игрищ. На этот раз он не скрылся (да и не хотел) в своё очередное «укрывалище». Для человека «нездешнего» его показной конформизм воспринимался не очередной шалостью, а нечто большим — адаптацией к существующему порядку вещей. Не тогда ли началось медленное сползание Вены, Венедикта, Бэна, Венички к «подменному» Ерофееву? Излишне говорить, что эту зависимость от внешних жизненных благ он притормаживал, как мог. История с шикарным костюмом имеет своё продолжение.
Рассказывает Борис Шевелев, товарищ Венедикта Ерофеева: «В 1980 году мой сын Серёжа окончил школу, и выяснилось, что идти на выпускной вечер ему не в чём. Позвонили Ерофеевым — Серёжа с Венедиктом Васильевичем был одной стати. Вот так и так, говорим, нет ли чего? А Венедикт Васильевич тогда не только деньги из Парижа получил, но и костюм ему, как оказалось, шикарный привезли. Вот он тут же и говорит: “Срочно присылайте ко мне Серёжу, я его, как ёлку, наряжать буду”. Я говорю: “А вдруг он там, на празднике, такой прекрасный костюм чем-нибудь обольёт?” — “Так он же костюм обольёт, а не меня”. Широкий был человек»26
.Произошло нечто парадоксальное. Одно из замечательных человеческих качеств оказало ему дурную услугу. Именно оно заставило его принять тот образ жизни, который предложила ему и всячески поддерживала Галина Павловна Носова. Сообразуя с этим качеством свои важные решения, он легкомысленно распорядился своим творческим наследием. Это ещё не названное мною качество принадлежит высоконравственным людям и известно как «благородство». Вся закавыка состояла в том, что Венедикт Ерофеев был благороден не по-взрослому, а по-детски.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КОДА