Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Я был противоречив. С одной стороны, мне нравилось, что у них есть талия, а у нас нет никакой талии, это будило во мне – как бы это назвать? «негу», что ли? – ну да, это будило во мне негу. Но, с другой стороны, ведь они зарезали Марата перочинным ножиком, а Марат был неподкупен, и резать его не следовало. Это уже убивало всякую негу. С одной стороны, мне, как Карлу Марксу, нравилась в них слабость, то есть, вот они вынуждены мочиться, приседая на корточки, это мне нравилось, это меня наполняло – ну, чем это меня наполняло? негой, что ли? – ну да, это наполняло меня негой. Но, с другой стороны, ведь они в И… из нагана стреляли! Это снова убивало негу: приседать приседай, но зачем же в И… из нагана стрелять? И было бы смешно после этого говорить о неге… (150).

Разберем намеки. На вопрос домашней анкеты «Что вам больше всего нравится в женщине?» Карл Маркс ответил: «Слабость»[127]

. Французская роялистка Шарлотта Корде убила Марата. Прозвище Неподкупный принадлежало Робеспьеру, и это смещение-совмещение – свидетельство обезличивания, то есть вожди революции рассматриваются не как индивидуальность, но как некий тип. Эсерка Фанни Каплан, стреляя в Ленина, ранила его в плечо.

В этих кровавых событиях – женщина, Ева, полная суетных земных страстей, променявшая на них эдемскую гармонию. В. Е. стремится к раю, чистоте чувств вне понятий добра и зла, и воплощение этой чистоты он находит в женщине, отвергнувшей все выработанные цивилизацией понятия зла, добродетели и морали:

Вы, конечно, спросите, вы, бессовестные, спросите: «Так что же, Веничка? Она …………………………?» Ну, что вам ответить? Ну, конечно, она …………………………….! Ну, конечно, она ………………………! Еще бы она не ……………………………! (149)

Выразительное многоточие расшифровывается почти анаграммой из слов: «Не (Д)-евушка, а (Б)-а.(ЛЛ)-а-(Д)-а, (ЛЯ) (БЕ)-мо(ЛЬ) мажор», – блядь[128]. Но «бессовестен» – добродетельный спрашивающий читатель. Эта парадоксальность скрещивается с розановскими размышлениями:

Таким образом, с одной стороны, проституция есть «самое социальное явление», до известной степени прототип социальности, – даже можно сказать, что rei publicae natae sunt ex feminis publicis, «первые государства родились из инстинкта женщины проституировать»… А с другой стороны, ведь и действительно, в существо актера, писателя, адвоката, даже «патера, который всех отпевает», – входит психология проститутки, т. е. и равнодушие «ко всем», и ласковость «со всеми»… Ученый, насколько он публикуется, писатель, насколько он печатается, – суть, конечно, проституты. Профессора всеконечно и только prostitues pecheurs… Проституцию, по-видимому, такую понятную – на самом деле трудно обнять умом по обширности мотивов и существа. Что она народнее и метафизичнее, например, ординарной профессуры – и говорить нечего. «Ординарная профессура» – легкий воробышек, а проституция… черт ее знает, может быть даже «вещая птица Гамаюн»[129].