Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Но двери настежь и в дверях:Я здесь. Я враг кровопролитья.– Тогда какой же вы моряк,Какой же вы тогда политик?

_______________

…В вечер ее полученья был митинг,Я предрекал неуспех мятежа.Но уж ничто не могло вразумить их.Ехать в ту ночь означало бежать[206].

В происходящем хаосе герой предлагает себя в весьма сомнительном амплуа:

Мало того – полномочия президента я объявляю чрезвычайными, и заодно становлюсь президентом. То есть «личностью, стоящей над законом и пророками

» (194).

_________________

Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков, не нарушить пришел Я, но исполнить.

(Матф. 5: 17)

Над «законом и пророками» стоит Отец Небесный. В революции – диктатор, вдохновляющий террор:

Никто не возразил. Один только премьер Боря С. при слове «пророки» вздрогнул, дико на меня посмотрел и все его верхние части задрожали от мщения…

Через два часа он испустил дух на руках у министра обороны. Он умер от тоски и от чрезмерной склонности к обобщениям. Других причин вроде бы не было, а вскрывать мы его не вскрывали, потому что вскрывать было бы противно. А к вечеру того же дня все телетайпы мира приняли сообщение: «Смерть наступила вследствие естественных причин». Чья смерть, сказано не было, но мир догадывался (194–195).

Вся эта зловещая чушь, напоминающая расправы сталинской эпохи, слишком далека от мира петушинского «сына гармонии»:

Я присоединился к вам просто с перепою и вопреки всякой очевидности. Я вам говорил, что надо революционизировать сердца, что надо возвышать души до усвоения вечных нравственных категорий, – а что все остальное, что вы тут затеяли, все это суета и томление духа, бесполезнеж и мудянка… (195)

______________

Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа! (Ек. 1: 14)

С чувством бессмысленности бунта, убийства, потери Бога в кровавой суете В. Е. не хочет брать на себя ответственности за мятеж:

Если у меня когда-нибудь будут дети, я повешу им на стену портрет прокуратора Иудеи Понтия Пилата, чтобы дети росли чистоплотными. Прокуратор Понтий Пилат стоит и умывает руки – вот какой это будет портрет. Точно так же и я: встаю и умываю руки (195).

______________

Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды, умыл руки пред народом и сказал: невиновен я в крови праведника сего…

(Матф. 27: 24)

Но и страшный властитель был не властен в выбранном желании покоя: имя его осталось в истории. Чего достигнет Веничка, освобождаясь от навязчивого, гротескного, невыносимого сна переживаемой действительности, – вопрос скорой развязки «Москвы – Петушков».

Спасаясь, герой отрывается от героических и пьяных масс: «Я ухожу от вас. В Петушки». Но пережив во сне историю и судьбу своей страны, он теряет заветный город, приют его души и главного «я». Окружающие начинают воспринимать его в странных перевоплощениях: ребенок – по аналогии с «внучком», военный – по ассоциации с «декабристом», женщина – «Жанна д’Арк» петушинского направления[207]. Эта последняя персонификация его несомненно мужественной фигуры особенно поражает В. Е.: