Когда он проснулся, грузовик стоял на месте. Даже сквозь смеженные веки в глаза пробивался яркий свет – красные, оранжевые, зеленые и голубые сполохи на золотистом фоне.
Он приподнял голову и поморгал; сполохи сформировались в неоновые вывески на огромном столбе – «Двадцать сортов мороженого», «Отдельные номера», «Бар-закусочная». Золотистый фон создавало освещение бензоколонки. В хвост грузовику выстроились три тягача с прицепами.
– Проснулся? – спросил толстяк.
– Э-э… Привет! Да.
– Мы идем перекусить. Айда с нами.
Горти неуклюже поднялся, встав на колени.
– У меня нет денег.
– К черту деньги! Пошли.
Он крепко взял Горти под мышки и спустил на землю. Сквозь дребезжание бензиновых насосов пробивался ритм музыкального автомата, подошвы приятно скрипели на шлаковом покрытии.
– Как тебя зовут? – спросил Горти.
– Гавана. Но я там ни разу не был. Это из-за сигар.
– А меня Горти Блюэтт.
– Мы дадим тебе новое имя.
Водитель с девочками ждали у входа в закусочную. Горти не успел их толком рассмотреть, пока они не расселись за стойкой. Его усадили между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая, с темными косами, заняла следующую табуретку, Гавана сел последним.
Первым делом Горти посмотрел на водителя – глянул, вытаращил глаза и тут же отвел взгляд. Кожа у водителя действительно была серо-зеленого цвета, сухая, обвисшая, жесткая, как пергамент. Под глазами – покрасневшие, воспаленные мешки, из-под отвисшей нижней губы торчали длинные белые резцы. Сморщенная кожа на тыльной стороне ладоней была такого же зеленого, лаврового оттенка, однако пальцы выглядели нормальными – длинные, с ухоженными ногтями.
– Это – Солум, – сказал Гавана, наклонившись к стойке, чтобы не говорить поверх голов девочек. – Человек с кожей аллигатора. Самый уродливый из невольников. – Словно прочитав мысль Горти о том, что Солум мог обидеться на такое обращение, мальчишка добавил: – Он глухой. Не слышит, что вокруг говорят.
– Меня зовут Зайка, – представилась сидящая рядом с Горти девочка. Она была пухленькая; не толстая, как Гавана, а кругленькая, как профитролька, и с тугой кожей. Ее плоть была обычного оттенка, розовая, без примеси желтизны. Волосы – белые, как хлопок, но глянцевые. Глаза – невероятного рубинового цвета, как у белого кролика. Голосок тоненький, как у мышки, а заливистый смех и вовсе на грани ультразвука, что она немедленно и продемонстрировала. Девочка едва доставала до плеча Горти, но сидя они были одного роста. Единственное нарушение пропорций – длина ног, слишком коротких для туловища.
– А это – Зена.
Горти разинул рот. Он никогда в жизни не видел более совершенного произведения искусства, воплощенного в столь малой форме. Блестящие черные волосы, сияющие глаза, висок мягко переходит в скулу, гладкая щека изящно закругляется к подбородку. Смуглая кожа мерцала насыщенным светом молодости, какой можно увидеть в глубоких складках между лепестками розы. Губы накрашены темно-красной, почти коричневой помадой, что вместе с темным тоном кожи оттеняло белки глаз, сияющие, как маяк в ночи. Зена была в платье с широким, откинутым на плечи воротником, линия шеи спускалась чуть не до пояса. Скользнув взглядом по этой линии, Горти впервые понял, что Гавана, Зайчик и Зена никакие не дети. Зайка своими формами напоминала ребенка, пупса, девочку… или мальчика четырех лет. Однако у Зены имелась женская грудь – две настоящие, тугие, крепкие груди. Горти поглазел сначала на бюст, потом на всю троицу, будто лица, которые он только что видел, кто-то подменил на новые. Обдуманная, уверенная речь Гаваны, сигары говорили о зрелом возрасте. Альбиноска Зайка наверняка тоже взрослая.
– Я не буду называть его имя, – сказал Гавана. – Он созрел для новой жизни. Правильно, пацан?
– Ну-у… – протянул Горти, все еще не в силах переварить неожиданную смену декораций. – Ну-у… пожалуй.
– Красавчик, – сказала Зайка. – Ты знаешь, что ты красавчик, мальчик? – Она почти неслышно хихикнула. – Правда-правда.
Горти поймал себя на том, что опять смотрит на грудь Зены, и залился краской.
– Не дразни его, – попросила Зена.
В раннем детстве, когда Горти едва научился ходить, он нашел на берегу ручья стебель рогоза. Темно-коричневая колбаска на сухой желтой камышинке выглядела твердой и хрупкой. Горти, не поднимая ее с земли, провел по ней пальцами и оторопел, обнаружив вместо жесткой сухой палки бархатистую мягкость. Такую же оторопелость он почувствовал и сейчас, когда впервые услышал голос Зены.
К ним подошел повар, юнец с нездоровым бледным лицом, вялыми губами и смешливыми складками вокруг глаз и ноздрей. Вид лилипутов и безобразного зеленокожего Солума не вызвал у него ни малейшего удивления.
– Эй, Гавана, решили разбить лагерь у нас?
– Недель через шесть, не меньше. Сейчас едем в Элтонвиль. Снимем сливки с ярмарки штата, потом назад. Куча реквизита с собой. Этому гламурному коту – чизбургер. А вам что, девочки?
– Болтушку на ржаном тосте, – попросила Зайка.
Зена сказала:
– Поджарь бекон, чтобы почти подгорел…