Венера плюс икс. Мечтающие кристаллы

– О, да. Я смотрел, как он, Джемми, Оли и Вонючка забивают колья. Мне нравится за ними наблюдать. Становятся в круг с кувалдами, сначала бьют несильно – шлеп, шлеп, шлеп, потом каждый размахивается кувалдой и бьет сплеча со всего размаху – бах, бах, бах! И кол тонет в земле на глазах. – Горти замолчал, глаза его заблестели; он снова услышал в голове пулеметную очередь ударов, увидел перед собой рабочую команду с кувалдами, словно просматривал пленку, отснятую кинообъективом разума.

– Да, милый, – кивнула Зена. – А что ты сказал Хадди, помнишь?

– Я потрогал верх колышка внутри железного кольца, он весь раскололся, и сказал: «Кол измочалился». А Хадди сказал: «Смотри, чтоб твою руку не измочалило. Зазеваешься, а мы по ней стукнем». Я посмеялся и ответил: «Со временем новая отрастет». Вот и все, Зи.

– Кроме Хадди тебя никто не слышал?

– Нет, они начали забивать новый кол.

– Видишь ли, Горти, Хадди пришлось уйти из-за того, что ты ему сказал.

– Но… он принял мои слова за шутку! Захохотал… Что я такого сделал, Зи?

– Горти, миленок, я предупреждала тебя – никому никогда не говори ни слова, ни полслова о твоей руке или о том, что она отрастет, если ее отрезать. Ты должен носить перчатку на левой руке и не снимать ее ни днем, ни ночью. И никогда ничего не делай своими…

– …своими отросшими тремя пальцами?

Зена зажала ему рот рукой.

– Никогда не говори о них никому, – прошипела она. – Кроме меня, никто не должен знать. Вот! – Она бросила цветастый платок ему на колени. – Оставь себе на память. Смотри на него, чтобы больше не забывать… а меня избавь от новых… Хадди был… Некоторое время я не буду любить, Горти. Извини.

Отвернувшись, Зена выбежала из жилого прицепа. Горти захлестнули обида и жгучий стыд. А когда поздно вечером Зена подошла к его кровати, обняла его своими теплыми маленькими руками и заверила, что все прошло и плакать больше не надо, Горти почувствовал такой прилив счастья, что не мог произнести ни слова. Он зарылся лицом в плечо Зены, задрожал и дал клятву – не ей, а себе, – что всегда будет поступать так, как она скажет. К разговорам о Хадди они больше не возвращались.

Горти очень ценил книги, которые они читали вместе: выдуманные истории – «Змей Уробороса», «Меч в камне» и «Ветер в ивах», странные, лукавые, очень гуманные книги, неповторимые в своем роде, такие как «Зеленые поместья» Хадсона, «Марсианские хроники» Брэдбери, «Война с саламандрами» Чапека и «Ураган над Ямайкой» Хьюза.

Сокровищем была и музыка – смешная, как полька из «Золотого острова» или какофонические фантазии Спайка Джонса и Реда Ингла, или пышный романтизм Кросби. Горти нравилось петь «Придите, верные» и «Жаворонка», хотя у него были и другие любимые песни, нравилось лазурное благозвучие Чайковского, архитектурные построения Франка – из перьев, цветов и веры – и Баха – из катящихся шариков и хрома.

Но больше всего Горти ценил полусонные разговоры в темноте, иногда на территории ярмарки после рабочего дня, иногда на тряской дороге в лунную ночь.

– Горти… (Этим именем его не называл никто кроме Зены, и она никогда не пользовалась им при людях. Собственное имя стало для него семейным ласкательным прозвищем, не предназначенным для чужих ушей.)

– М-м-м?..

– Не спишь?

– Думаю…

– О своем детстве, милый?

– Как ты догадалась? Не подкалывай, Зи.

– Ну извини, милый.

– Кей – единственная, кто обо мне хорошо отзывался. Единственная. Не только в ту ночь, когда я убежал. Иногда в школе она просто улыбалась. Я… я ждал ее улыбку. Ты будешь надо мной смеяться.

– Нет, Детка. Не буду. Ты такой хороший.

– Ну, – сказал Горти, будто защищаясь, – порой мне приятно о ней вспомнить.

Он действительно думал о Кей Хэллоуэл, причем часто. И это был третий момент – свет, отбрасывающий тень. Тьмой был Арманд Блюэтт. Горти не мог думать о Кей, не думая одновременно об Арманде. Иногда холодный взгляд потрепанной дворняги на чьей-нибудь ферме или отчетливый, уведомляющий о чьем-то прибытии звук поворачиваемого в замке ключа приносил с собой образ Арманда, его плоские шутки, грубые назойливые руки. Зена об этом знала, поэтому всегда подтрунивала, когда Горти заводил разговор о Кей.

Он много чего почерпнул из этих колыбельных разговоров. О Людоеде, например.

– Как он стал хозяином балагана, Зи?

– Точно не знаю. По-моему, на самом деле ярмарки ему не по душе. Он словно презирает посетителей и в то же время продолжает дело, потому что оно позволяет ему заниматься своими… – Зена вдруг замолчала.

– Чем?

Девушка помолчала, прежде чем ответить.

– У него есть люди, о которых он… много думает. Солум, человек-рыба Гоголь, малыш Пенни. – Пенни был микроцефалом, выпившим щелок. – Животные тоже: двуногая кошка, циклопы. Он… любит их компанию. Некоторых держал у себя еще до того, как занялся шоу-бизнесом. Но их дорого было содержать. А сейчас, наоборот: они сами зарабатывают для него деньги.

– Почему он их так любит? Есть какая-то причина?

– Он такой же, как они, – шепотом произнесла Зена. И тут же добавила: – Горти, никогда не показывай ему свою руку!

Как-то раз в Висконсине что-то заставило Горти проснуться.