Верю – не верю

– Бли-ин! А я-то думаю, откуда?! – хлопнул себя по бокам любитель спать под телевизор. – Я же на концерте вашем был, и дисков полно, в машине слушаю! То-то я смотрю, блин, надо же, как похож мужик! Только я думал – вряд ли такой человек, как Ларионов, будет с нами… лечиться. Я думал, вы в Москве или за границей где.

– Думал он… Времени нет по заграницам мотаться, – процедил верзила, явно не испытывавший особого счастья от обретения поклонников своего творчества именно в этом месте и в это время. – Мне быстро надо. Гастроли, и все такое. Пока говорить не могу, чтобы журналисты не пронюхали. А у вас голос ничего, – галантно добавил он, повернувшись к брюнетке. – Я вот не хотел, а потянуло.

– Ну кто бы мог… подумать! – протянул парень в спортивном костюме, не подобрав другого слова. – Пацанам расскажу – не поверят! А вы можете «Окурочек» спеть? Я его могу сто раз слушать!

– Щас. Разбежался, – усмехнулся Ларионов. – На концерт приходи. А вообще давайте заканчивать, мне еще позвонить надо.

Он направился к выходу, галантно подхватив за локоток ошалевшую от привалившего счастья брюнетку. За ним потянулись остальные. В дверях их встречал и провожал лучезарной улыбкой уже давно, оказывается, стоявший тут главный врач Михаил Семенович Либерман. Однако когда комнату-кабачок покинул последний посетитель, улыбка на лице начальства погасла, как перегоревшая лампочка.

– Вадим Сергеевич, почему вы себе опять позволяете… – начал Михаил Семенович, но вдруг заметил, что в одном кресле все еще продолжает сидеть пациент – худой, неприметный мужчина лет шестидесяти. – Вадим Сергеевич, зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, мне надо с вами побеседовать.

– Хорошо, – тихо пообещал пианист, не глядя на главврача. – Я зайду. Прямо сейчас.

Главный врач удалился вместе со своим невысказанным возмущением.

Вадим Сергеевич бережно закрыл крышку фортепиано и принялся лавировать между столиками и креслами, собирая в сумку маракасы. Мужчина поднялся, чтобы ему помочь.

– Простите пожалуйста, вы – Вадим Давыдов? Я по вашей игре просто обязан был догадаться. Я сам в оркестре… Вот, на пенсию вытолкали, место было нужно протеже директора. Его и взяли, без всякого конкурса. А я вот… Меня сюда дочь с зятем привезли, чтобы я, в общем… У меня зять большой человек, в мэрии работает. Я очень, очень рад! Кто бы мог подумать?!

– Простите, вы ошиблись, – прервал его восторженную болтовню пианист, торопливо запихивая в сумку ноты. – Я просто однофамилец. У того Давыдова отчество, кажется, Константинович. Нас всегда путают. Совпадение. Извините, меня ждут. Всего доброго!

Беседа с Верой была назначена на вечер следующего дня. Накануне Милица Андреевна с трудом преодолела соблазн выслушать Верины показания прямо тут же, не отходя от песочницы, потому что профессиональный опыт показывал – оппонента надо дожимать, пока преимущество на твоей стороне. Но, как назло, поднялся ветер, по железной крыше воткнутого в середину песочницы грибка застучали капли дождя. И подняться обратно в дом тоже было нельзя – может проснуться Борис Георгиевич, а предстоящий разговор лучше провести с Верой наедине. Еще она хотела назначить встречу в той самой кофейне, где они с Линой побывали утром, – обстановка соответствовала новому жизненному этапу, в начале которого находилась Милица Андреевна. Но потом спохватилась: разговор будет долгим, одной чашкой кофе не обойтись, придется заказывать что-нибудь еще, неудобно сидеть за пустым столиком, а цены там не для пенсионеров.

Поэтому она пригласила Веру к себе.

Встала утром пораньше, навела чистоту поверх вчерашней чистоты. Вымыла голову и уложила волосы феном. Позвонила дочери – они всегда созванивались в начале дня, и больше дочь не звонила. Вообще-то, Милицу Андреевну это всегда немного задевало, но сегодня ей было на руку – больше никто не станет отвлекать ее от дела. Подумав, перезвонила еще и Лине, имея в виду то же самое – но подруги не было дома. Понятно, на работе, вздохнула Милица Андреевна, но без прежней досадливой зависти. У нее теперь тоже есть чем заняться!

Сменила домашний спортивный костюм на брюки и блузку и уселась ждать. До прихода Веры оставалось два часа. А два часа, проведенных в ожидании чего-либо, по справедливости должны засчитывать за три или даже четыре. Но обстоятельства сложились не столь драматично: через сорок минут в дверь позвонили. Наверное, Вере тоже не терпится излить душу, возликовала Милица Андреевна и распахнула дверь.

На пороге стояла Лина Георгиевна. Вид у нее был слегка виноватый и одновременно немного вызывающий.

– А ты что не на работе? – от неожиданности невежливо воскликнула Милица Андреевна.

– А ты собиралась без меня, да? Я ведь тоже хочу знать! То есть я переживаю за Веру. И вообще – это я все начала, а ты хочешь без меня. А обещала вместе!

От смущения и решительности Лина Георгиевна даже выражалась не так литературно, как обычно.

Милице Андреевне, пойманной с поличным, стало совестно. Как ни крути, а Лина права. Поэтому ей оставалось лишь гостеприимно пробормотать: