Верность сестер Митфорд

Закрыв на мгновение глаза, я спрашиваю себя, почему прошлое семьи Стэнли так отзывается во мне? И ответ приходит. Меня привлекают спокойные, устойчивые политические взгляды, какими бы старомодными и основанными на аристократическом превосходстве они ни были. Меня трогает, что решения принимались исходя из желания достойно заботиться о гражданах, в том числе женщинах. Это так не похоже на сегодняшние хаотичные, переменчивые политические метания между идеологиями, когда из-за страха финансовых потерь люди отказываются и от здравого смысла, и от альтруизма. Может, я обожаю писать «Леди Олдерли», потому что тоскую по ушедшей, давно исчезнувшей Англии? Не думала, что я такая ретроградка.

Размашисто ставлю точку в заключительном предложении на последнем листе бумаги в стопке. Кладу ручку на столик, который пристроила на коленях, разглядываю ее черную эмалевую и платиновую поверхность и качаю головой, вспомнив, что я чуть не вернула этот неожиданно прекрасный рождественский подарок Питеру.

— Ты купил мне «Монблан Майстерштюк»? — воскликнула я, увидев ручку немецкого производства. — Еще бы нацистскую свастику положил под рождественскую елку, украсив бантиком.

Даже Муля и Пуля, не большие поклонники Питера, цыкнули на мою колкость в канун Рождества, подтолкнули извиниться и принять подарок. Честно говоря, я сорвалась скорее из-за того, что он опять где-то пьет и пропадает ночами, чем из-за рождественского подарка, произведенного в Германии. Думаю, он все еще не простил меня, а я не простила его. Но он мне все еще нужен. Хотя бы ради ребенка.

Я тянусь с кровати за новой пачкой бумаги, и в области таза меня пронзает боль. Я в панике хватаюсь за живот. Неужели я повредила себе этим неосторожным движением? После выскабливания, которое мне сделали, чтобы справиться с бесплодием, мне нужен отдых и покой для восстановления, так сказал врач. Я спросила, можно ли мне писать, сидя в кровати со столиком на коленях, он отмахнулся, мол, от этого занятия вреда не будет. Но доктор недооценил, как мечется мой беспокойный, подвижный ум и как тянется за ним тело.

Боль утихает, а вместе с нею и страх. Я напоминаю себе, что доктор предупреждал — будут тупые, ноющие боли, а порою и резкие, но они пройдут и все будет хорошо. Должно стать хорошо.

Глубоко вздохнув, я кладу на столик свежий лист бумаги и снова начинаю писать. Меня прерывает стук в дверь спальни, Мэри окликает:

— Мэм?

— Да? — отвечаю я, изо всех сил стараясь не выдать голосом раздражения.

— Простите за беспокойство, но к вам посетительница.

— Посетительница? — Вчера никто не звонил мне, чтобы предупредить. С другой стороны, «золотая молодежь» никогда ничего не планирует. Хотя они уже не так и молоды, о чем я и напомнила Ивлину и Энтони Пауэллу, заходившим пару дней назад. Они поежились от укола, но смолчали, потому что так и есть. Ивлин, войдя в комнату, первым делом раскритиковал мое решение сделать операцию от бесплодия, ведь она может навеки привязать меня к несносному Питеру. «На твоем месте я бы поискал мужчину получше» — вот что он сказал, он всегда так думал. Его слова задели меня, в основном потому что это правда.

— Кто там? — спрашиваю я. — Ваша сестра.

А нельзя ли чуть конкретнее, в конце концов у меня пять сестер, есть из кого выбрать?.. Но я знаю, что нельзя выказывать раздражения, мы и так постоянно испытываем терпение Мэри. И мы не можем провоцировать ее уйти. В самом деле, мы едва можем позволить себе прислугу на наш единственный доход — мои писательские гонорары.

Дверь спальни открывается, и входит Диана, как всегда блистательная. Я так потрясена ее появлением здесь, в моем маленьком доме, что теряю дар речи. Я не видела ее уже несколько недель, с конца декабря, со дня свадьбы Памелы с Дереком Джексоном, этим человеком эпохи Возрождения, который одинаково увлечен физикой, верховой ездой и фашизмом. Но там мы с сестрой едва ли обменялись и парой фраз. Приглашенных было так много, что Диана легко ускользнула от меня: она, по правде говоря, была очень занята, Памела часто обращалась к ней, они очень сблизились в последнее время с Памелой на почве симпатий Дерека к фашизму. К тому же на свадьбе люди только и говорили, что о шокирующем отречении короля от престола из-за любви к миссис Симпсон: такое даже вообразить было невозможно. «Кто отказывается от трона ради женщины?» — казалось, это был главный вопрос.

— Нэнси, — произносит Диана вместо приветствия своим шелковистым голосом. Я всегда могу догадаться о ее чувствах ко мне по имени, которым она меня называет. Прозвища «Нэнс» я не слышала от нее с тех пор, как опубликовала «Потасовку», почти два года. Она по-прежнему считает, что я ее предала.

— Диана, какая нежданная радость, — осторожно говорю я.

— Муля рассказала мне о твоей операции, и я решила заскочить, посмотреть, как у тебя дела, раз уж я в Лондоне. Ведь Муля и Пуля уехали в Германию с Юнити на ее новой машине.