В такой близи этот голос уже невозможно не узнать. Теперь Диана жалеет, что пришла сегодня в церковь и что рядом нет родителей — они бы ее прикрыли. Сейчас она нечасто посещает церковную службу и очень редко бывает с мальчиками. Но им уже пять и шесть лет, и скоро регулярные походы в церковь станут частью их школьной рутины — она хочет, чтобы они привыкли к скамьям, ритуалам и долгой мессе.
Обернувшись, она заставляет себя улыбнуться: — Доброе утро, Уинстон. Дивно встретить вас здесь.
— Дивно? Это слово никогда не относилось ко мне, только к вам, Диана, — отвечает Уинстон, не выпуская из губ отвратительную потухшую сигару. Он тянется к ее руке, и ей приходится отпустить милые пухлые пальчики Десмонда. Затем толстяк кланяется и удивительно нежно целует ей руку. Диану едва не передергивает, но она сдерживается.
«Как же он заблуждается в своих разглагольствованиях о Гитлере и нацистах». Так очевидно, что он отчаянно пытается вернуть себе власть. Неудивительно, что он оттолкнул от себя большую часть общества и почти всех своих товарищей по партии. Он понятия не имеет, о чем говорит, и его обвинения обернутся против него самого. Но ничего из этого она сказать не может. Пока не может.
Ее время придет — когда Мосли будет у власти.
— Какой приятный случай — встретить вас здесь. Я как раз думал о вашей беспокойной бедняжке сестре, когда шел из дома в церковь, — бормочет он, пока они идут бок о бок по проходу после того, как Диана уговаривает Десмонда взять Джонатана за руку вместо нее. Лондонская квартира Уинстона и Клемми недалеко от Вестминстерского аббатства, на территории которого находится церковь Святой Маргариты, и они ходят сюда, когда Уинстон покидает Чатвелл ради своих бездарных политических интриг.
— О которой из сестер? У меня их много.
— И все они беспокойные? По-моему, беспокойной можно назвать только Юнити.
— Я бы сказала, что это просто мнение: все дело в том, как посмотреть, — уклончиво отвечает она.
— Сегодня во время утренней прогулки я размышлял о том, как нацистский пропагандист Юлиус Штрейхер использует Юнити и при этом всегда представляет ее как родственницу Уинстона Черчилля.
Он делает паузу, но Диана никак не реагирует. Она ясно видит, к чему он клонит, но не собирается идти у него на поводу. Ничего хорошего из общения с Уинстоном сейчас не выйдет, так что никаких признаний. Ради нее и Мосли.
— А вы разве не переживаете о сестре? — подталкивает он ее, зная, что она не сможет уклониться от такого прямого вопроса.
— С чего бы мне переживать? Юнити всегда была очень тверда и непоколебима в своих убеждениях, и в Германии она не только свободна их высказывать, но и может служить делу, в которое верит.
— А вас не тревожит, что ваша сестра стала… — он запинается, подыскивая слово, что весьма необычно для такого говорливого человека, как Уинстон, — спутницей Гитлера? Его рупором?
Диана знает, на что он намекает: до нее дошли сплетни о Юнити, которые обсуждают и в Германии, и в Англии. Будто бы Юнити спит с офицерами СС, чтобы добывать через них информацию о местонахождении Гитлера. Что этих офицеров целая вереница. Что она устраивает с ними оргии. Что к тому же она любовница Гитлера. Диана не наивна: она догадывается, что у Юнити близкие отношения с одним или даже несколькими охранниками Гитлера. Свидетельства тому она сама видела в квартире Юнити. Но остальные сплетни — будто она меняет мужчин как перчатки, устраивает оргии и к тому же любовница Гитлера — это просто досужие разговоры завистников. По крайней мере, Диана себя в этом убеждает.
— Почему меня должна тревожить
— А его политика вам не отвратительна? Его решения и шаги?
— С чего бы мне возражать против политики, которая возвращает Германии ее былую славу после прозябания в позоре со времен Великой войны? Что отвратительного в экономических мерах, снижающих безработицу?
Они выходят из темной церкви Святой Маргариты в ясное воскресное утро, и солнечный свет ослепляет ее. Ей приходится прищуриться, глядя на Уинстона, который уже парирует:
— А как насчет его манеры отправлять своих противников в концентрационные лагеря? А как насчет Нюрнбергских законов? — молотит он.
Диана ловко обходит ловушку с евреями и сосредотачивается на обращении Гитлера с диссидентами.
— Разумеется, я считаю неправильным сажать кого-то в тюрьму без суда. Нельзя отправлять людей за решетку просто из-за того, что они придерживаются других взглядов. Но как мы можем критиковать Германию за то, что Великобритания не раз делала сама? В Северной Ирландии, в наших колониях в Индии и Африке, и список можно продолжать. Тому, кто живет в стеклянном доме, не стоит бросаться камнями — разве не об этом говорил священник в сегодняшней проповеди?