Вероятно, Алекс

Он обещает матери обязательно что-нибудь найти, а та отвечает, что, если Портер не выспится, утром в магазине его заменит Лана. Пока семейство Росов улаживает свои дела, я строчу папе эсэмэску, сообщая, что у меня все в порядке – чистая правда, не так ли? – и выражаю надежду, что они в Сан-Франциско хорошо проводят время. Ответ приходит незамедлительно, причем в духе ботаников, играющих в «Катанских колонизаторов», из чего можно сделать вывод, что отец в прекрасном настроении. Оттягиваемся по полной. Мы купили тебе подарок. Люблю тебя больше овец.

Ему тут же отправляется аналогичный ответ: Люблю тебя больше пшеницы.

Я понятия не имею, куда меня тащит Портер, знаю только, что там нет камер.

Сначала он извлекает из ящичка стола в комнате охраны какой-то старомодный ключ. Потом мы собираем вещи, идем в бюро находок и берем там детское одеяло. Не спорю, пользоваться чужой вещью, чтобы согреться, не очень приятно, но у нас нет выбора. Тем более что пахнет от него хорошо. Потом он ведет меня в самый конец крыла Вивьен. Там есть дверь, выкрашенная той же зеленой краской, что и стена, и почти невидимая из-за особенностей освещения. Возникший перед мысленным взором план для сотрудников музея подсказывает, что здесь ее быть в принципе не должно – иными словами, официально она не существует.

– Что это? – спрашиваю я.

– Комната «Десять-ноль-один», – отвечает он, показывая мне старый ключ с притороченной к нему биркой, – то же число, что в арабских сказках «Тысячи и одной ночи», тех, где Али-Баба и все такое прочее.

– Еще одна комната? А почему ее не откроют для посещения?

Он поправляет на плечах рюкзак, пристраивая его повыше, и кладет на дверь ладонь:

– Слушай меня внимательно. Это страшная тайна «Пещерного дворца». Ты должна торжественно поклясться, что никогда и никому не расскажешь о том, что увидишь за этой дверью. Даже Грейси. Особенно

Грейси… я, конечно, ее люблю, но она знает всех и каждого, и в итоге наш секрет разлетится быстрее вируса куриной чумы. Клянись, Бейли. Поднимай руку и клянись.

Я произношу слова клятвы.

– Вот и хорошо. Это самый поразительный секрет «Погреба».

Он отпирает дверь и зажигает свет, который несколько раз мигает и через секунду загорается. Мы входим в совершенно круглую комнату, залитую золотисто-оранжевым сиянием. Немного пахнет плесенью, как в библиотеке, в которую редко кто ходит. Когда Портер закрывает за нами дверь, я изумленно оглядываюсь по сторонам.

Стены покрыты синими гардинами, усеянными звездами. Посередине лежит низкая, обтянутая бархатом подушка размером с большую кровать, над которой нависают спускающиеся со сводчатого потолка на шнурах разной длины лампы. Подушка чем-то набита и доходит мне до колен, с одной стороны на ней красуется некое подобие спинки в виде полумесяца. Ее окружают сотни подушечек поменьше, геометрическая форма которых наводит на мысль, что их привезли сюда прямо из какого-то стамбульского дворца.

– Как красиво… – говорю я. – Будто во сне. Не понимаю, почему этот зал закрыт для доступа публики. Эти раритеты сшиты в 1930-х годах? Тогда их надо сохранить.

Портер бросает свои вещи на пол рядом с бархатной подушкой:

– Помнишь историю «Погреба»? Вивьен ненавидела Джея. Когда их брак распался, он отказался давать ей развод, и она приказала построить эту комнату – в качестве большого, поднятого вверх среднего пальца. Пусть же сей плод ее мести услаждает твой взор. Но потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Он подходит к одной из звездчатых синих гардин, дергает какую-то золотистую веревочку, и на стене под ней нашим взорам предстает фреска – выполненный в стиле ар-деко портрет Вивьен Дэвенпорт в натуральную величину, на котором она одета как восточная принцесса, с колокольчиками на пальцах и вплетенными в длинные волосы цветами. На пышущее здоровьем нагое тело наброшена прозрачная накидка. У ее ног преклонила колени толпа господ в костюмах.

– О… боже… – шепчу я.

Кроме мужчин на нее широко открытыми глазами с улыбкой смотрят несколько карикатурных животных – они тоже не могут отвести взор от неземной красоты обнаженной Вивьен.

– Это что… Граучо Маркс? – спрашиваю я, скашивая глаза на одного из коленопреклоненных мужчин.

– Вивьен была живой легендой, – весело отвечает Портер.

– Ну все, хватит! – восклицаю я, и он закрывает гардину.

Потрясение от увиденного теперь будет преследовать меня до конца жизни, но оно того стоило. Мы сообща плюхаемся на бархатную подушку, поднимая облачко пылинок. Уборщики явно обходят эту комнату стороной. Портер притворно кашляет и стряхивает с остальной поверхности подушки невидимый сор.

И только тут до меня доходит, что мы, в сущности, сидим на кровати.

– Думаешь, Вивьен устраивала здесь сумасшедшие сексуальные оргии? – спрашиваю я, проводя рукой по бархату. – Чтобы еще больше досадить мужу?