Весенная пора

— Ах ты, мой милый! — засмеялась женщина и похлопала паренька по плечу. — Выходит, и ты политик. Да, милый, царь — это война, царь — тюрьма, это правда… — Она улыбнулась и, качая головой, повторила чуть слышно: — Царь — война, царь — тюрьма…

Остановившись у маленького деревянного домика во дворе музея, Клавдия Ивановна постучала в дверь. Услышав шаги, она весело крикнула:

— Открой, царь — война!

— Что? — раздался удивленный голос Ярославского, и тут же звякнул дверной ключ.

— Здравствуй, мальчик! — кивнул Никите Ярославский, потом со смехом сделав растерянный жест руками в сторону квартиры, откуда доносился детский плач, он обратился к жене: — Взбунтовалась моя Марианочка…

Клавдия Ивановна поспешно разделась в передней и прошла в комнату, где плакал ребенок. Хозяин последовал за нею. Никитка поставил сумку на стол, а сам уселся у печки. В наступившей тишине послышался невнятный разговор хозяев, часто прерываемый веселыми смешками женщины. Потом вышел Ярославский и, приветливо улыбаясь, обратился к Никитке:

— Так, ты думаешь: «Царь — тюрьма, царь — война»?! Вот молодец-то какой!.. А как тебя звать?

— Ляглярин Никита…

В дверях появилась Клавдия Ивановна с ребенком на руках:

— Садись, милый, сейчас я…

Никита устыдился, вдруг сообразив, что он сел, оказывается, без приглашения. Он быстро соскочил со стула и ринулся к наружным дверям.

— Стой! Ты куда? Чайку попьем!

— Не-е… Хазаин бальница молоко.

Никита был рад, что случайно помог «политикам». Улыбаясь во весь рот, он помчался обратно на базар, чтобы купить молока для Григория.

Как-то раз, когда Никита вернулся из больницы и пилил со старухой Рахилей дрова, мимо них пробежал радостно возбужденный Виктор Бобров. Он взмахнул обеими руками и крикнул:

— Скорей идите в дом! Бросайте работу! Важные новости!

— Что он сказал?

— Говорит: «Новости».

Никита выпустил пилу и бросился в дом. Бобров обнимал старика Насыра и кружился с ним по комнате.

— Свергли! Понимаешь ты, рухнул!

Он отпустил старика, и Насыр, не устояв на ногах, плюхнулся на кровать.

— Кто?

— Царизм!

Бобров снова схватил было старика, но тот уперся ему в грудь руками и пересел подальше. Бобров обернулся, схватил Никиту и высоко поднял его.

— Ура! — закричал он. — Сын свободных якутов! Свергнута царская власть!

Бобров отпустил Никиту и подбежал к дверям, навстречу входившей хозяйке. Он за руку ввел ее в комнату и обнял.

— Все на улицу выходите! Свергнута царская власть. Началась революция! — не унимался Бобров.

Он обнял вместе старуху и Никиту и обоих расцеловал.

— Все на улицу!..

Не объяснив толком, что к чему, Бобров выскочил из дому, оставив хозяев и Никиту ц полном недоумении.

— Что с ним? — сказала наконец старуха Рахиля.

— Говорит, что свергнута царская власть. — Старик Насыр спокойно погладил бороду и продолжал: — Только я хотел бы знать точно: где он, царизм, рухнул — здесь, в Якутске, или там, в Петрограде? Это надо проверить.

Пока старик надевал шубу, Никита выбежал из дому и понесся к центру города.

На улицах уже толпился народ, многие куда-то бежали, всюду слышались возгласы:

— Царя свергли!

Запыхавшийся Никита остановился у краснокирпичного здания музея и библиотеки. Сюда стекался народ. Сквозь гул слышались все те же слова:

— Царя свергли!

Некоторые, расталкивая толпу, входили в маленький деревянный дом.

— Вот они, наверно, знают! — указывая на домик, громко сказал пожилой якут, одетый по-городскому. — Тут живут самые первые сударские. Они-то знают, в чем дело!

Но вот из маленького дома, окруженный большой группой людей с красными повязками на рукавах, вышел Ярославский.

Подняв над головой шапку, Ярославский громко сказал:

— Граждане! В Петрограде революция! Царское правительство свергнуто. Власть перешла в руки Совета рабочих и солдатских депутатов. Вечером в доме Благородного собрания состоится всенародный митинг! Якутский революционный комитет приглашает всех трудящихся на митинг.

Никита увидел рядом с Ярославским своих друзей — Боброва, Воинова, Петрова.

В воздух полетели шапки, грянуло громкое «ура». Ярославский уже хотел было войти в здание музея, но задержался у приклеенного к двери листа бумаги. Он сорвал его, швырнул в сторону и скрылся за дверью. Какой-то молодой человек поднял бумагу… Оказывается, якутский губернатор барон Тизенгаузен запретил устраивать общественные и частные собрания.

— Не запретите! Царя уже нет! — крикнул молодой человек и разорвал бумагу на клочки.

Все засмеялись.

— Чего стоят теперь эти запреты! Царя сняли, а они еще запрещают чего-то! — послышался насмешливый голос.

Никита побежал домой с новостями. По дороге он срывал с ворот и стен бумажки барона Тизенгаузена о запрещении собраний. На мосту он увидел старика Насыра и с криком бросился к нему:

— Насыр Ниязович! Да, свергли!..

Старик погладил бороду и спокойно спросил:

— Постой, постой! Где он свергнут? Здесь, в Якутске, или там, в Петрограде?

— Там, там! Как можно здесь свергнуть царя!

— Все-таки я лучше сам пойду узнаю! — И старик зашагал к центру города.