Весенняя пора

Прескверный оратор, Илья Владимиров что-то мямлил о «прекрасно описанных Короленко тяжелых климатических и экономических условиях жизни в Якутии» и старался доказать, что «якуты все были тружениками и эксплуататоров среди них не было».

Горячий Ефрем Сидоров, староста класса и защитник Макара, на самом патетическом месте своей речи, размахивая кулаком, крикнул оппонентам:

— А что вы, глупые люди, понимаете?! Известно ли вам, что человеческое общество состоит из классов?

Ловкий Васенька Сыгаев тут же воспользовался этим и повернул все дело так, будто Сидоров оскорбил всех беспартийных и назвал их всех глупцами.

Молодой преподаватель литературы не сумел по-настоящему направить прения, и началась перебранка. Комсомольцы налетали на сыгаевцев, а некоторые беспартийные ученики поддались Васиной уловке и обиделись на Ефрема…

После этого случая уже на каждом уроке возникали споры. На уроках русского языка или литературы Сыгаев и его сообщники доказывали, что изучать эти предметы не обязательно, так как «каждый народ должен обучаться только на своем языке». На уроках истории они заявляли, что не будь гражданской войны, Якутия не стала бы автономной. А автономию они понимали так: «хочу — знаюсь, хочу — нет» со всей остальной Советской страной, с другими советскими народами. На уроках краеведения эти молодцы кричали, что все якуты всегда были трудящимися и что классовая борьба среди якутов в прошлом — сплошная выдумка.

Только на уроках географии Сыгаев и его дружки сидели молча, потому что боялись Александра Петровича. Несколько раз вызывали Сыгаева к директору и на школьный совет, но там он недоуменно разводил руками:

— Выступал как умел и как думал. Может, и ошибался. Если бы все на свете знал, то бы и не учился.

А через несколько дней все начиналось снова.

Наконец вопрос о дисциплине на втором курсе был поставлен на закрытом комсомольском собрании. Все собравшиеся горячо обвиняли Ефрема Сидорова и других комсомольцев второго курса в том, что они «уронили свой комсомольский авторитет перед курсом, вступили с Сыгаевым и его друзьями в мелкую перебранку, не отстояли пролетарскую идеологию».

С бедного Ефрема семь потов сошло. Одни предлагали этот вопрос обсудить на общем собрании студентов техникума, другие горячо возражали, утверждая, что дело не следует выносить на более широкую аудиторию и что Сыгаевых надо победить на их же курсе.

— Черта с два наш Сидоров победит теперь Сыгаева! — начал секретарь комсомольской организации Проня Данилов, выступавший последним, и сразу заметались его негодующие чуть косящие глаза. — Коммунисты за много лет до советской власти, не страшась тяжких мук и смерти, боролись с врагами и наконец победили их… А наших горе-комсомольцев со второго курса советского техникума опрокинули эти сопливые буржуйчики.

Не в силах говорить дальше, он постоял с прижатыми к груди кулаками, крепко прикусив задрожавшую нижнюю губу.

— А у них, — снова заговорил он, — не хватило вот здесь, — Проня с остервенением постучал кулаком по лбу, — вот здесь, чтобы доказать, что царское правительство и русская буржуазия — это одно, а русский народ и русские революционеры — другое? Это известно любому пятилетнему пионеру, но не нашим седобородым комсомольцам со второго курса!

Данилов остановился, недоуменно оглядывая ребят, весело зашумевших по поводу его «пятилетних пионеров» и «седобородых комсомольцев», но, так и не поняв, что именно развеселило собрание, махнул рукой.

— Какой стыд и позор, товарищи!.. Одним словом, немедленно надо заслушать на общем собрании доклад Ефрема Сидорова о дисциплине на его курсе… Там мы дадим ему хороший нагоняй, а этим зарвавшимся буржуйчикам обломаем рога. Мы и не таких видали…

— А если не справимся? — робко пробормотал Никита Ляглярин, сидевший рядом с Ваней Шаровым.

— Что-о?! — быстро обернулся к нему Данилов и с минуту постоял, уставившись на Никиту, будто не узнавая его.

Вдруг он энергично протянул к нему руку с растопыренными пальцами.

— Ты же хвалишься, что был красным партизаном, — зарычал Данилов явно несправедливо, так как Никита никогда не хвалился этим, — а скажи, победили бы мы белых, если бы перед каждым боем нудили: «А что, ешли не шправимся?» Справимся! А если нет, так выгнать нас всех надо из комсомола! Все!.. Голосую…

Через несколько дней в битком набитом зале состоялось общее собрание студентов, посвященное дисциплине на втором курсе.

Сыгаевцы решили дать бой.

Первым после доклада Ефрема попросил слова Василий Сыгаев. Низенький и неказистый, он всегда старался казаться выше и потому шел к трибуне, весь вытянувшись, не сгибая колен, не размахивая руками. Вася насмешливо оглядел зал своими глубоко вдавленными узкими серыми глазками, его красные губы зашевелились, как дождевые черви, и, стараясь повыше высунуться над трибуной, он начал:

— Как бы ни придирались к нам, я думаю, нас, беспартийную молодежь, трудно будет объявить врагами и посадить в тюрьму…