Весенняя пора

— Пашню не отдаешь?! Покос не отдашь?! Да откуда у тебя такой норов! — закричал Семен. Волнуясь, он вытащил из кармана табакерку, но тотчас же сунул ее обратно.

— Ты сам знаешь, как я беден. Да и детишки вот… Не отдам я покос!

— Коли так, принесу тебе завтра похлеще указ, — пригрозил Семен и сердито хлопнул дверью.

— Вот тоже повадился. Он нам теперь житья не даст. Ой, беда, ой, горе!

Назавтра, как только встали, снова появился Семен. Сняв в дверях шапку, он опять извлек из нее пакет, но уже с изображением трех утиных перьев. Неся конверт в протянутой руке, Семен зловеще сказал:

— На, господин хороший, прими указ своего князя! Это вторая его грамотка. Подкрепить, значит, первую.

— Не приму, ни за что не приму! Какой бы грозный указ ни был, а не страшнее моей нужды.

— Ну что ж, тогда отнесу обратно. Распишись, что не принимаешь грамотку, не подчиняешься князю. Дело пойдет к улусному голове, а грамотка будет подниматься все выше да выше, пока не дойдет до самого царя.

Егордан испугался, что и ему, очевидно, придется подниматься следом за бумагой, отвечая за свое ослушание. И он в полном смятении взял пакет.

— Ну вот, теперь ты принял в собственные руки! — обрадовался Семен и поспешно вышел из юрты.

На этот раз прочитали письмо, разломав сургуч.

«Инородцу Якутской области, Талбинского наслега, Нагылского улуса Егору Дмитриеву, сыну Лягляра.

Я тебе вторично указываю, что Дулгалах мною передается Семену Веселову. Тебе предлагается вся тайга Эндэгэ, где ты можешь косить неограниченно. Если ослушаешься этого моего указа, сделаешь большое преступление. С приложением казенной печати

староста Иван Сыгаев».

Печать приложена была в двух местах.

И снова все заворчали: не следовало, мол, принимать… Да и принял-то Егордан как-то случайно. Ох и беда же! Кто и когда косил в Эндэгэ?!

Дмитрий Эрдэлир отправился к Афанасу Матвееву. Более сильных защитников — учителя и фельдшера — не было на месте: Кириллов и Бобров уехали в город но надобностям аптеки и школы. С ними увязался и Ковшов. Поехал он без всякой нужды, просто так, по привычке ездить, «людей посмотреть и себя показать», как он говорил.

Как ни досадовал, как ни возмущался, прочитав указы, приехавший с Эрдэлиром Афанас, помочь он был не в силах.

— Что за проклятье! — возмущался Эрдэлир. От гнева он не мог спокойно стоять на месте. — Собраться бы нам, беднякам, вчетвером, впятером да начать косить на участках богатеев!

— А на вас по указу князя соберутся сорок — пятьдесят других бедняков, схватят вас и бросят в тюрьму, — печально ответил Афанас.

— А князь-то что, божество какое? Можно и из него дух вышибить…

— Из одного князя дух вышибешь — другой князем станет, а жизнь прежней останется. Нет, не дело ты говоришь, Дмитрий. Надо с корня…

— А где же этот корень? Дай хоть сучок обрубить, — возразил нетерпеливый Эрдэлир.

— Не слыхал я этого разговора, не было меня тут! — заявил Федот и, косо взглянув на брата, вышел из юрты.

— Корень в царской власти, — убежденно сказал Афанас. — Скоро могучая рука русского народа свалит эту власть. Так говорит фельдшер… Русский народ не только сам избавится от гнета, но и освободит другие народы России. «Живите счастливо и свободно», — скажет он нам тогда. Наше счастье, наша жизнь связаны со счастьем и жизнью русского народа…

— Он прав! — откликнулся Егордан. — Ведь над всеми губернаторами и князьями сидит царь. Разве дерево повалится, если срубить одну ветку?

— Не понимаю я, — недоумевал Дмитрий: — как это не победить одного царя? Кругом столько народу! Надо послать письмо.

— А кому письмо?

— Всем русским и всем якутам.

Афанас с улыбкой покачал головой, удивляясь наивности своего друга, и обнял Дмитрия:

— Эх, дорогой мой, если б можно было по почте поднимать народы! Если бы дело было только в одном царе! Как бы легко все устроилось!

После долгих разговоров сошлись на том, что Афанас от имени Егордана напишет улусному голове жалобу на неправильный указ князя.

— Ворон ворону глаз не выклюнет, — бормотала Дарья из своего дальнего угла. — Тут пиши не пиши. Разве что на всякий случай…

Подходило время сенокоса. Семен больше не показывался. А жалоба голове словно в воду канула.

— Не значит ли это, что голова отменил указ, а князь молчит от стыда? — поговаривали Ляглярины.

Только одна старая Дарья с сомнением покачивала головой.

Споров было много. Порешили на том, что Егордан, будто ничего не зная, соберет как-нибудь своих друзей и за один день выкосит весь Дулгалах. А потом Ляглярины и Эрдэлиры все вместе, от мала до велика, выйдут с граблями и вилами и сразу соберут скошенное сено в копны.