Весенний месяц ноябрь. Повести и рассказы. Теория литературы, публицистика

– Морока с этими курсантами, – сердито бурчит ротный ветеран, – учишь их учишь, а всё не впрок…

Раскосов замер: «Ну, ворчи, дед! Скажешь лишнее слово, и от выговора тебе не отбояриться. Вижу, хочется запустить затвором в поганую раскосовскую харю. Да вот приходится оправдываться. Погоди кипятиться, уйми самолюбие: ждёшь ведь не дождёшься дембеля, мечтаешь об утренней рыбалке. Не ровен час, доложат Командиру о не чищеном затворе – и не видать тебе через полгода ни пенсии, ни свободы».

В кольцах пружины АКМа застряли ниточки: кто-то перестарался с ветошью. Раскосов эту грязь предвидел: с прошлого караула третий взвод вернулся к самому отбою. Оружие почистили, но впопыхах. А потом всю неделю Шалого и его ребят бросали на станцию: разгружать вагоны с зерном. Ротный, Иващенко, обиделся на третий взвод из-за воблы, что завалялась в одной из тумбочек, и таким вот образом приучал нерадивых солдат к порядку.

– М-да… – мычит Шалый.

Вот он берёт у Раскосова затворную раму. Примкнув её обратно, кладёт автомат на железный ящик, в котором хранится боекомплект роты. Поколебавшись, Шалый, вытаскивает из стойки ещё один АКМ.

«А вот это уже срыв! Сдают нервишки у старика. Понимает ведь, что я настроен на выговор, но согласиться не хочет. Самолюбив. А стерпел, сказал бы “так точно”, и я б тебя отпустил, не мучил. Свалил бы сразу к прапорам на гээсэм[16], а там пропустил бы стопарь-другой – и порядок. Ты ж знаешь, что тебе майорское звание уже ни при каком раскладе не светит! А сам злишься, проверяешь начальника. Эх, ты, емеля. Мне теперь надо “реагировать”».

Раскосов глядит подчёркнуто строго, чтоб себя не уронить. Хоть и моложе Шалого на восемнадцать лет, но как-никак, заместитель командира роты. «Конечно, Шалому ничего не стоит свалить недосмотр на сержанта, – думает он, – но это будет детский лепет: в подразделении за всё отвечает начальник. А вот если попадётся грязь и в этом акээме, тогда старику не сдобровать. И разгон ему в присутствии Иващенко устрою – чтоб командир роты видал, что у него в подразделении творится».

Второй автомат Шалый осматривает придирчиво: усаживается на ящик, делает полную разборку.

Раскосов, видя что и этот акээм почищен небрежно, что есть силы сдавливает губы, с которых вот-вот сорвётся замечание. «Рано, – выжидает он, – пускай сам признается. Ну, подыграй мне, чтоб я поскорее объявил выговор и отвязался!..»

– А-а, ротозеи…

В ладони у Шалого – закопчённый затвор; в нарезах, опоясавших цилиндрический наконечник, застыли загустевшие капельки смазки.

– По-зво-льте… Это делается так.

Раскосов почти силой отбирает у пожилого офицера несчастный затвор – Шалый отпрянул – и, нагнувшись, частыми, жгучими движениями проводит им вдоль подошвы сапога: очищает пазы головки от пороховой накипи. Надраив таким образом затвор до блеска, Раскосов швыряет его обратно на ящик. Теперь можно и побеситься! Раскосов уверен: Шалый смолчит – охота ему на старости лет получить выговор за служебное несоответствие с занесением в личное дело!

«Это тебе не в полку, – злорадствует Раскосов, – это там ты мог послать кого угодно и куда угодно, потому что на груди значок “мастер” и в технике ас! Это учебка, здесь работа бумажная, а твои отчёты и рапорты на тебя подшиваются в одну папку – личное дело!»

– Капитан Шалый, – громко объявляет Раскосов, так, чтобы слышали ребята из наряда по роте, – напомните военнослужащим вашего взвода порядок содержания личного оружия! Иначе этим вынужден буду заниматься я сам!..

– Есть.

Шалый безразличен.

«Смотрит, точно на стенку. Замочить меня хочешь?.. Нельзя. Я не из училища после выпуска. Я – заместитель командира роты». Но как не успокаивает себя Раскосов, чутьё подсказывает ему, что на сегодня достаточно: Шалому до пенсии три месяца осталось, и плевать ему, кто там над ним сверху – Раскосов, Иващенко или комбат Стахов – лишь бы жить давали. По вашээм[17]

до сих пор гуляет знаменитая прибаутка старого капитана: «Быть бы мне генералом, если б не мой строевой шаг». Что верно, то верно, природа может наградить, а может и обделить. Силы у Шалого – хоть отбавляй: даже сейчас, в пятьдесят два вытворяет на турнике такое, что Раскосову и в двадцать давалось с трудом: склёпку десять секунд держит. Но вот марширует Шалый на редкость безобразно: шагает вперевалку и плечи дрожат, мечутся вокруг невидимой оси, будто где-то там внутри у него стрелка манометра дрожит.

– Капитан Шалый, я объявляю вам выговор! …

– Есть выговор! – Шалый наградил Раскосова понимающим взглядом.

«Ничего от тебя не скроешь, – досадует Раскосов, – но мне вот тоже деваться некуда… Однако пора кончать этот спектакль».

– Дежурный!.. – не оборачиваясь, зовет Раскосов.