Вещь

– Ты не боялась, что у тебя будет приступ вещизма и Никита это заметит?

– Конечно, боялась. Еще как! Но скажу тебе по секрету, за год регулярного воровства я здорово насобачилась делать это незаметно. Иногда Марат сам удивлялся, насколько быстро и красиво мне удавалось овладеть предметом. Ему для того, чтобы утащить что-то, нужно было сначала придумать маневр, отвлекающий окружающих. Чаще всего Марат начинал «забалтывать» собеседника. Не помню, говорила я тебе уже или нет, но, по моему стойкому убеждению, Марат обладал даром гипноза. Я несколько раз присутствовала при его белонгировании. В такие моменты его голос понижался на полтона и становился медитативно-равномерным. Он, как кот-баюн, укачивал и успокаивал свою жертву тягучим низким баритоном. Обычно после кражи хозяин не мог вспомнить, где он вообще последний раз видел ту или иную вещь, не то чтобы связать ее исчезновение с Маратом. У меня же все получалось, по словам Марата, как в фильме «Матрица».

«Ты словно до четверти секунды заранее знаешь, кто и в какую сторону будет смотреть, пока ты берешь и прячешь вещь, – завистливо говорил он. – Я бы не отказался даже от одной сотой того, что называется женской интуицией, если это каждый раз спасает твою задницу».

– То есть приступов вещизма у тебя в Европе не было?

– К счастью, нет. Возможно потому, что на улицах старушки Европы нет такого устойчивого запаха денег, как у нас. В России же им провоняло абсолютно все. А эйдосы, как выяснилось, обожают эту вонь.

– Вы были вдвоем?

– С Филоновым путешествовала еще одна парочка. Такие же, как и мы, «сбежавшие любовники». Они были очень милые, с утра до ночи держались за руки, а на улицах все время испуганно оглядывались по сторонам, словно опасаясь выстрела снайпера из окна. Вскоре после той поездки они бросили своих супругов, поженились и теперь имеют совместную пару белокурых близнецов.

Мы плыли на пароме, а потом долго путешествовали на машине. Было очень весело, я даже не знала, что можно вот так беззаботно, как в детстве, хохотать. В Париже мы заехали к другу Филонова. Мы везли ему шоколадный торт в виде Эйфелевой башни. Это нам стоило больших усилий, ведь шоколад начинает течь при малейшем потеплении. Не спасала даже специальная сумка. В каждом отеле Никита первым делом бежал к менеджеру и просил поставить его творение в большой холодильник. И представляешь, как-то на стоянке, вылезая из машины, я нечаянно села на торт. Башня треснула и завалилась набок. Но это лишь еще больше нас развеселило. Мы уселись прямо на обочине и сами съели торт, перемазавшись, как черти. Другу Филонова, Луису, досталась только сломанная башня.

Луис, ребенок русских эмигрантов, принимал нас как родных: поил элитным вином и водил, как он сам выразился, по самым злачным уголкам Парижа. Спустя пару дней после приезда мы разбрелись кто куда. Ребята отправились по магазинам, Филонов на деловую встречу с местными шоколадниками, а я пошла бродить по городу. Наслаждаясь узкими улочками, чистотой и мощеными тротуарами, я неожиданно вышла к красивому зданию с длинными готическими башенками. Мне всегда нравились католические соборы за их упирающиеся в небо острые шпили. Надпись гласила, что это Музей Средневековья. Начал накрапывать дождик, и я решила приобщиться к мировой культуре. Посетителей внутри музея почти не было. Я прошлась по двору, где меня поразил старинный колодец с торчащей из него каменной горгульей, и зашла вовнутрь. Все экспонаты были очень древними. Впервые я подумала о том, что вещи могут быть не только функциональными или, пардон, питательными для таких, как я, но и сливаться в единую композицию, олицетворять время. Я дотрагивалась до старинного сундука и слышала крики слуг, топот коней во дворе, звон кольчуги. Время текло сквозь меня, и я даже немного завидовала резному, обитому кованым железом ящику. Он простоит еще здесь, утопая в роскоши воспоминаний, тысячу лет, в то время как мой прах через какие-то десятки лет будет развеян и забыт.

– Ты пыталась проникнуть в истории музейных вещей? Входила с ними в контакт?

– Боже упаси. Меня бы разорвало на части. Нет, их было слишком много. Пытаться вступить с ними в контакт значило бы войти в ледяную бурлящую реку. Застывшее время в один миг останавливает человеческое сердце. Марат предупредил меня об этом, когда заметил мою склонность к антиквариату: «Ты, как ребенок, читающий сказки народов мира, увлечешься историями о времени, и они затянут тебя. Старинные вещи будут шептать тебе об умерших хозяевах, которых ты никогда не видела; об их подвигах и предательстве. Они расскажут про прекрасные миры, в которые мы никогда не попадем. Вещи покажут тебе все, что случалось с ними за сотни лет, все, что они видели и пережили. Они убаюкают тебя, а потом заселятся в твое тело. И тогда ты навсегда останешься там, где вступила с ними в контакт. Станешь их невестой, прекрасной девой, качающей колыбель вечности».