Вещь

Так что я старалась не входить в контакт с древностью. Их отголоски всегда преследовали меня, но не более. Я бродила по залам, чувствуя, как души предметов витают совсем рядом, но не откликалась на их голоса. А потом я увидела Ее. Меньше всего я ожидала встретить тут кого-то из моих снов. Я зашла в круглый зал, стены которого были увешаны гобеленами. Узоры, цветы и даже животные на гобеленах были точь-в-точь из моего сна, в котором я бродила по резиновому лесу с Захером. Там были плюшевые лев и единорог. Даже наряд на вышитой бисером даме был такой же, как у меня в моем сне. Я тебе с уверенностью могу сказать, что ранее я никогда не встречала этих сюжетов – ни в книгах, ни в Интернете. Серия тех гобеленов называлась «Аллегории», она символизировала наши органы чувств – слух, зрение, обоняние, осязание, вкус. Шестой сюжет был заключительный и, казалось, выбивался из общей темы. Он назывался «Мое единственное желание». Дама на картине явно собиралась покинуть жизнь и перейти куда-то еще. Она стояла перед входом в шатер, а рядом с ней в нетерпеливом ожидании замерли лев и единорог. Перед тем как войти в шатер и исчезнуть навсегда, она складывала свои драгоценности в ларец, который держала служанка. Я стала в центре зала и попыталась, несмотря на предупреждение Марата, попасть туда. Но как только началось белонгирование, ко мне подошли две девушки в старинных платьях и, взявшись за руки, запели французскую песенку. Пронзительно грустная мелодия, до слез.

Ширится остров, раскинут шатер,Золотом светит Дамаск.Что ее жемчуг в сравненье с ценой

Жизни тысячи нас!Служанка уже раскрыла ларец,И пес наблюдает за ней.Сможешь ли ты, о, принцесса,

Жить в раю без теней?Наша сестра родная,В жертву себя принеси!Видишь девиз по краю:

A mon seul desir…

Девушки пели, заглядывая мне в лицо. Одна из них, совсем молоденькая девочка с синими глазами, плакала. А потом зал закружился вокруг меня. Люди, звери, миллион растений – все они кружились вокруг меня, дразня и удирая, не давая понять, проникнуть в суть происходящего в нем. Я видела, как лев чешет бок, а единорог разглядывает себя в прозрачной луже. Потом лев стал охотиться на единорога и цапнул его за ногу. Единорог заплакал, как ребенок, и из раны брызнула кровь. Она все текла и текла. Постепенно картины стали исчезать, таять на глазах, и я только видела кровь, текущую по стенам. Вместе с этим вокруг стоял невыносимый гул, писк и вой. Мои барабанные перепонки готовы были лопнуть от этих мерзких звуков.

Очнулась я на стуле в окружении французских бабушек, смотрительниц музея. Они обмахивали вокруг меня журналами и, кажется, собирались вызвать врача. На ломаном английском-французском я успокоила их и сказала, что все ок. Они плеснули мне немного бренди в пластиковый стаканчик и вывели во двор. Одна из бабушек все время пристально на меня смотрела и что-то журчала по-французски, беспрерывно тыкая в рекламный проспект музея. Думаю, ее поразила моя схожесть с той дамой с гобелена. Как видишь, о моем прошлом догадывались все – Марат, музейные бабушки, Алиса. И только я одна до последнего, до сегодняшнего дня пытаюсь убедить тебя и себя в том, что я самый обычный человек. Независимый от времени, пространства и вещей.

– Я видел эту иллюстрацию. Сходство поразительное.

– Я знаю, что я – это она, и наоборот. Момент моего существования запечатлен кем-то вышивкой. Но никто не знает, какое именно время вшито в гобелен мастерицей: прошлое, настоящее или будущее. А может, это то мгновение, в котором все мое время соединяется? Как на часах. Есть же на часах периоды, когда все три стрелки оказываются в одном и том же месте. Я знаю только одно – каждая из нас троих плетет свою историю, но когда они складываются в единое целое, в мире происходят большие катаклизмы.

– Интересная теория. Но вернемся к Никите.

– С ним было чудесно. Париж – город влюбленных. Мы катались на кораблике по Сене, морщась, ели лягушек и целовались на Эйфелевой башне. В общем, вели себя не лучше, чем толпа японцев, которая, казалось, преследовала нас повсюду.

– Ты влюбилась?