Вещие сестрички

Король Веренс вышел вперед.

– Я видела, как ты кривлялся у него за спиной, – сообщила нянюшка. – Еле сама сдержалась.

– Я не кривлялся, женщина. Я грозно хмурился.

Нянюшка прищурилась:

– О, а я тебя знаю. Ты ж помер.

– Предпочитаю выражение «отошел в мир иной».

– Я бы поклонилась[11], да уж прости, цепи мешают. Ты здесь кота, случайно, не видел?

– Видел. Он в комнате наверху, спит.

Нянюшка расслабилась.

– Тогда все в порядке, а то я уж начала волноваться. – Она снова осмотрелась. – А что это там за большая кровать?

– Дыба, – ответил король и объяснил ее применение. Нянюшка кивнула.

– А он изобретательный парень, – заметила она.

– Похоже, мадам, я несу ответственность за ваше нынешнее положение, – признался Веренс, садясь на или, по крайней мере, над удобно подвернувшейся наковальней. – Я хотел привлечь сюда ведьму.

– Так понимаю, замки ты вскрыть не можешь?

– Боюсь, пока это вне моих возможностей… но, – призрак обвел жестом темницу, нянюшку и оковы, – конечно же, для ведьмы все это не более чем…

– Твердое железо, – подсказала нянюшка. – Это ты можешь сквозь него пройти, я – нет.

– Как-то я не сообразил, – покаялся Веренс. – Думал, ведьмы колдуют как дышат.

– Молодой человек, вы меня вынуждаете просить вас заткнуться.

– Мадам! Я король!

– А еще мертвый, так что на твоем месте я бы придержала язык. Посиди тихонько, как хороший мальчик.

Вопреки всем инстинктам, король невольно подчинился. С таким тоном пререкаться не получалось. Веренс слышал его годами, еще начиная с детской. Не съешь все до последней крошки – отправишься прямиком в кровать…

Нянюшка Ягг пошевелилась в своих кандалах. Оставалось надеяться, подмога поторопится.

– Э… – неловко протянул король. – Думаю, я тут должен вам кое-что объяснить…

* * *

– Спасибо, – сказала матушка Ветровоск и, раз уж Шон явно ждал продолжения, прибавила: – Ты был хорошим мальчиком.

– Спасибо, г'жа. Э… г'жа?

– Что-то еще?

Шон смущенно помял подол своей кольчуги.

– Это ж неправда, что про маму говорят, да, г'жа? Ничего она не насылает порчу направо и налево. Ну разве что на мясника Дэвисса? И на старого Кексхлеба, когда тот кота пнул. Но это ж не настоящие проклятия, правда, г'жа?

– Перестань называть меня г'жа.

– Хорошо, г'жа.

– Это вот такое люди болтают?

– Да, г'жа.

– Иногда твоя мама огорчает людей.

Шон перепрыгнул с одной ноги на другую.

– Да, г'жа, но они и о вас всякие гадости говорят за глаза, г'жа.

Матушка напряглась.

– Это какие?

– Не хотелось бы повторять, г'жа.

– Какие?

Шон прикинул, как быть дальше. Особо много вариантов не наблюдалось.

– Да враки всякие, г'жа, – сказал он, сразу обозначая свое отношение к сплетням. – Чего только не болтают. Например, что старый Веренс был плохим королем, а вы помогли ему взойти на трон; что в прошлом году это вы такую плохую зиму накликали; что корова старика Нинонета перестала доиться с тех пор, как вы на нее посмотрели. Сплошные враки, г'жа, – преданно заключил Шон.

– Ясно.

Матушка захлопнула дверь перед его раскрасневшимся лицом, задумчиво постояла, а затем вернулась в кресло-качалку.

– Ясно, – повторила она позже. Еще позже прибавила: – Ну да, она старая чокнутая карга, но нельзя же позволять людям ходить и наговаривать на ведьм напраслину. Потеряешь уважение – у тебя вообще ничего не останется. И не помню я, чтоб смотрела на корову старика Нинонета. Кто это вообще такой?

Она встала, сняла с крючка за дверью островерхую шляпу и, глядя в зеркало, резкими движениями закрепила ее шпильками. Одна за другой они садились на положенные места, столь же неотвратимые, как гнев Божий.

Матушка на миг исчезла в пристройке и вернулась с плащом, что в моменты простоя служил подстилкой заболевшим козам.

Некогда он был черным бархатным, теперь же просто черным. Матушка аккуратно накинула его на плечи и закрепила потускневшей серебряной брошью.

Ни один самурай, ни один странствующий рыцарь в истории еще не собирался на бой с большим тщанием.

Наконец матушка Ветровоск выпрямилась, оценила свое темное отражение в зеркале, растянула губы в скупой одобрительной улыбке и вышла через заднюю дверь.

Грозную атмосферу лишь слегка испортил топот, с которым ведьма принялась бегать снаружи, разгоняя метлу.

* * *

Маграт тоже разглядывала себя в зеркало.

Она откопала вырвиглазно-зеленое платье, одновременно облегающее и подчеркивающее – если бы еще было что облегать и подчеркивать (Маграт сунула за пазуху пару свернутых в трубочки чулок, чтобы смягчить наиболее очевидные недостатки). Попыталась еще заколдовать волосы, но те привычно упорствовали, а поскольку уже пробило два часа пополудни, голова начала принимать обычный вид одуванчика.

Еще Маграт попыталась накраситься. Назвать результат безоговорочным успехом не получалось, впрочем, практики у ведьмы было маловато. Маграт начала задаваться вопросом, не переборщила ли она с тенями.

Шею, пальцы, руки и все между ними покрывало такое количество серебра, что хватило бы на полноценный обеденный сервиз. Поверх же Маграт накинула черный плащ с подкладкой из красного шелка.