Весна сменяет зиму

Когда-то его населяли миллионы горожан, теперь же среди руин едва ли можно было встретить и пару тысяч. Практически половина брелимцев уехали на запад ещё в первые дни бомбёжек, когда муринская армия ещё не приблизилась и на полсотни километров. А как только гетерская армия потерпела позорное поражение под Севом, то на следующий же день на запад устремились нескончаемые вереницы машин и бесконечные колоны людей. Те-же, кто остался, к своему сожалению, почти все погибли, от ежедневных безжалостных бомбёжек, от городских боёв, голода и болезней. Хуже всех пришлось брелимским котивам, разъярённые жители города истребили почти всех опасных сограждан, массовые расстрелы проходили ежедневно и к моменту вхождения Маунда в пригородные районы, почти все котивы были безжалостно перебиты. Этот факт озлобил оккупантов и немногих, переживших все ужасы безумной мясорубки, подвергли репрессиям. Победителей, как известно, не судят, оттого и волна жестокости со стороны котивов ответом хлынула на медивов. Пленных фавийцев обычно отправляли в лагеря Хегера, а вот с гетерцами не церемонились, обычно их расстреливали, либо издевались. Стало очень популярно среди озлобленных и потерявших человечность котивов, проводить бои между пленными. Те, кто побеждали, могли жить ещё день, до следующего боя. Проигравшего убивали. Командиры муринцев, частенько поддерживали садистские наклонности своих подчинённых. Стальное войско Маута, понемногу начинало бродить изнутри и ожесточаться. Подействовать на солдат в условиях ежедневных боёв было сложно. Ведь как можно угрожать наказанием тому, кто может погибнуть в любой момент, от пули снайпера или упавшей бомбы?

Чака встретили тепло и радушно, искренняя радость сияла в глазах его солдат, многие из которых прошли с ним путь длиною в годы, он отвечал им взаимностью и крепко жал руки и обнимал. Но не видно было лишь Орена, а ведь он должен был первым встречать друга. В сумраке вырисовалась крепкая фигура майора Марта, его суровое круглое лицо переливалось на слабом свете пожаров и прожекторов. Он медленно подошёл к Чаку, сжал его слабую ладонь своей и взглянул в его глаза. Зит тут же всё понял. Орен мёртв, слова словно ком сжались в его горле и собрав их в кучу он произнёс.

– Как?

– Мина, Чак, он погиб моментально, даже не успев ничего понять.

– Где он?

– Лежит вместе со всеми, этой ночью мы потеряли не мало солдат, но Орена мне действительно жаль. Я знаю, что он был твоим другом.

– Единственным.

– Не сочти за грубость, но он был действительно хорошим командиром роты, смелым, ответственным и честным. Ты ему проигрывал во многом. Но судьба сложилась так как она сложилась, он мёртв ты жив, принимай командование ротой. Твоих штабных попутчиков мы доставим в штаб. И кстати, Брелим пал.

– Это хорошо, что Брелим пал. Мы отвоевали достаточно земли, что бы похоронить наших солдат.

– Иди, простись с другом, на поминки и скорбь у нас нет времени.

– Есть, товарищ майор.

Чак неуверенными шагами подошёл к сложенным в ряд трупам солдат, он даже не сразу узнал лицо своего друга, израненное и покрытое ожогами. Тело изнывало от боли и усталости, руки были все в ссадинах и ушибах. Не в силах стоять на ногах, он присел рядом с мёртвым товарищем и молча смотрел на него. Красивый молодой парень, честный, справедливый и близкий, теперь лежал бездыханным на изрытой войной гетерской земле, знал ли Орен, что сложит свою жизнь так рано? В такой дали от дома? На бессмысленной жестокой бойне за чужой город, вряд ли, но фортуна не улыбнулась ему в этот день.

Китти стояла чуть в стороне от него, её глаза сияли радостью, а тело изнывало от усталости, она пристально наблюдала за Чаком. А тот не видел ничего вокруг. Она впервые видела его таким, убитым горем и потерявшим контакт с окружающим его миром, ничего в этот момент не смогло бы порадовать разбитого лейтенанта, ведь единственный мостик, что соединял его с желанием жить и верой во что то лучшее исчез. Она молча подошла к нему, и не говоря ни слова взяла его за руку. Тот не поднял даже взору. Тогда Китти присела рядом и обняла Чака своими слабыми и сбитыми в кровь руками, ей казалось, что вот-вот и из его глаз пойдут слезы, но они потекли из её глаз.

– Ты чего плачешь? Китти, – сорвались тихие слова с его губ.

– Не знаю, наверное всё таки от радости, а может тебя жалко.

– Чего меня жалеть, я жив, Орену вот не повезло, он мёртв.

– Соболезную тебе, я так полагаю он был твоим другом?

– Лучшим другом, он был из тех, кто ради дружбы под пули броситься, он был тем, кого смело можно назвать другом, лучше бы я помер. Меня бы не так жалко было бы. Да же плакать бы ни кто не стал по мне.

– Я бы плакала.

– Ты бы плакала и по помершей псине, Китти.