Весна сменяет зиму

Маут крепко затянулся, после чего выпустил облако едкого дыма, и смяв окурок, швырнул его из окна машины, что мчалась по окраине города, смрад сгоревшего Брелима, сменялся свежими нотками осенних полей. Он проводил взором какой-то разрушенный бункер-крепость, втянул свежего воздуха и прокашлявшись продолжил.

– Сын, разреши задать тебе личный вопрос.

– Говори.

– Может это и не моё дело. Не любитель знаешь ли я лесть в личную жизнь людей, даже не смотря на то, что ты мой сын. Но всё же не могу удержаться от любопытства, что за девушка трётся возле тебя последнее время, я видел её с тобой в Берке и здесь в Гетерском союзе. Знаешь ли, слухи ходят всякие, а это неправильно.

– Что говорят?

– Мол у генерала Маута любовница завелась, жена фронтовая, карьеристка, что за счёт любовника путь наверх себе пробивает. А девушка странная и непонятная. Про неё слухи ещё более мерзкие ходят. Неправильно это, ты непростой офицер, сын, а Маут.

– Отец, ты наверняка уже полное досье на неё имеешь, какой смысл мне про неё тебе рассказывать? Неужели ребята Партера не накопали на неё информации по самое пятое колено?

– Накопали. Вот поэтому и интересуюсь, есть у неё тёмные пятна в репутации.

– Есть, не спорю, даже знаю о каких её тёмных пятнах ты собираешься говорить. Даже не удивишь. Тюрьма? Штрафной отряд? – тут же выпалил Маунд, смотря в лицо отцу, на котором смешались чувства озабоченности и любопытства.

– Да, ты прав. Но согласись это довольно серьёзные пятна в репутации каждого законопослушного гражданина, тем более бывшего работника штаба и офицера.

– Отец, не прими в обиду, но наша система иногда даёт сбои, это как раз тот сбой. Девчонка просто наивна по своей природе и не всегда понимает насколько серьёзно, всё происходящее вокруг неё. А наши вершители судеб, на местах, не вникают в человеческую природу и пологая, что все безмолвные винтики, рубят с плеча, не вникая в особенности каждого гражданина. Который сам по себе не то, что бы не опасен для государства, а является его патриотом и готов жизнь положить за него. Девчонка просто решила не быть как многие, а сначала попыталась разобраться, но бдительные соседи сдали её и некий полоумный командир из Хегерской горохраны вломился в её дом. А наши суды? Кто там о чём-либо задумывается? Да никто! Есть шаблон в виде двух кодексов, гражданского и военного, а там всё написано, того посадить, того казнить. Вот и все дела.

– Я смотрю, она тебе уже славно напела, про свою тяжёлую судьбу, – поучительно буркнул Маут.

– Да ничего подобного, я сам, как и ты накопал на неё все эти данные, она вообще не говорит о своём прошлом.

– Наверно есть, что умолчать.

– Да, отец, многие бы хотели умолчать такие события в своей жизни, как издевательства в лагере, мясорубку в Ирке и Аппоре. Не каждый мужик хотел бы рассказывать о том, как на его глазах почти всех сослуживцев перемололи в фарш, или о том, как тебя толпой избивали в лагере, только за то, что ты хотел быть справедлив и служил своей стране. Когда мы разворачивали свои войска, отец, я видел лишь карты и статистики наших стратегов и экспертов. А эта девчонка с оружием в руках, вместе с горсткой добровольцев и штрафников сдерживали орду медивов под Ирком, я лишь потом узнал, что там было. А мы, отец, просто бросили горстку людей, своих граждан, на смерть.

– Видать эта твоя Китти Лина хорошая девочка, раз ты так защищаешь её, ты ведь мог сказать, что это не моё дело и я бы отстал от тебя. Но видимо она того стоит, – улыбнувшись краем губ, сказал Маунд.

– Я сам не понимаю, хорошая она или плохая, лучше жены мне всё равно не найти. Замены ей не существует.

– А ты не ищи ей замену, ищи кого-нибудь другого. Мне никогда не понять каково это терять свою любовь, но скажу лишь то, что не нужно пытаться заменить нечто хорошее в твоей жизни, можно найти, что-то новое хорошее. А твою Лину я вспомнил, я с ней как-то виделся в штабе. Она дежурила в штабе, а у меня, что-то с телефонном в тот день случилось, шипел и не слышно было никого, вот я и пошёл в дежурку. Нужно было позвонить одному бездарному генералу, что на границе, как оказалось потом, не мог разглядеть концентрацию медивской техники. Так вот она просто остолбенела при моём виде, стояла как столб, пока я вежливо не выпроводил её из комнаты. Я вспомнил, она, кстати, симпатичная девочка. Я это ещё тогда оценил.

– Думаю, мы с тобой решили этот вопрос и больше к нему не вернёмся, – строго сказал Маунд, не вслушиваясь в слова отца.

– Живи сын, так, как считаешь нужным. Я слишком дорожу тобой, у меня только ты и остался.

– Я надеюсь, что Мау, ещё жив.

– А я хотел бы верить что уже нет.