Весна сменяет зиму

Спустя мгновение по тротуару застучали каблуки. Пихте увидел молодую, стройную девушку в лёгком летнем платье, украшенном цветочными узорами. Это была его внучка, Мира, которую он не так давно отдал замуж за сына знатного промышленника. Он очень любил её и всегда относился к ней с нежностью и заботой. Девушка присела рядом и наглые белки тут же атаковали и её.

– Ну-ка брысь, бесстыжие, – прикрикнул он на них.

– Пусть бегают, мне они нравятся.

На круглом, румяном личике сияла улыбка, кудрявые пряди волос небрежно свисали прямо в глаза и неловкими движениями нежными, ухоженными ручками она закидывала их обратно. Пихте придвинулся к ней и выдохнув кольцо дыма улыбнулся.

– Чего бегаешь, внуча, по саду? – спросил Пихте и теперь это был голос не великого монарха, а голос заботливого дедушки.

– У меня новость! – сорвалось с пухлых губ.

– Надеюсь хорошая?

– Ты станешь прадедушкой! Я беременна!

– Вот это новость, так новость, а я тут курю.

Пихте швырнул сигару в сторону и крепко обнял любимую внучку, после чего поцеловал её румяную щёку.

Глава 18

Чак шёл на очередную беседу к полковнику Ломеру, прошло уже много времени, но он до сих пор состоял на учёте партии, как ненадёжный элемент. В его характеристики зияли страшные слова о неблагонадёжности и армейской неисполнительности повлёкшей гибель двух и более военнослужащих. К тому же за спиной был ШРОН, а с таким грузом было крайне тяжело приспособиться вновь, ведь все при каждом удобном случае напоминали ему о его грехах и ставили последним в список награждаемых и поощряемых. Но, не смотря на это, ему вернули в подчинение роту, после гибели Орена, и даже дали двухнедельный отпуск. Он провёл его в курортном городке на южном море в Ульяне, где частенько отдыхали солдаты и офицеры муринской армии. За счёт оборонного бюджета ему был предоставлен номер в гостинице с минимальными удобствами и небольшая сумма денег. В такие отпускные туры входят театры и кино, концерты и экскурсии, но Чак не появился ни на одной из них, пропив все деньги в приморских кабаках, обильно заливая свои страхи крепкими напитками. Несколько раз его привозили в комендатуру за дебош и драки. В один из солнечных дней, он выпил слишком много и имел неосторожность дать кулаком по лицу одному из отдыхающих, которым оказался некий партийный руководитель. Скандал замяли, а Чаку предложили поскорее вернуться на фронт, чему тот был и рад. Война стала для него чем-то большим, чем бои и походы, война стало его жизнью, чего он очень стыдился и, за что призирал себя. Но поделать с собой Чак ничего не мог, его пугала мирная жизнь и казалась слишком приторной и скучной, в ней ему не удавалось найти никаких радостей кроме выпивки, драк и мимолётных знакомств с местными, жадными до денег, девушками.

Прибыв снова на фронт, он вновь принялся ненавидеть войну, но по другому, Чак ругал и проклинал бессмысленное кровопролитие, но не знал и не умел жить по другому, окоп и блиндаж стали ему домом, ненавистным, но домом в котором все шло так, как ему было привычно. Там, в мирной жизни все было прекрасно, сыто, тепло и уютно, а не так. И за это ему было стыдно.

Первые дни на фронте выдались спокойными и размеренными, через неделю его рота принимала участие в боях за порт Глухая бухта, где его солдаты проявили смелость и самоотверженность при штурме верфи, под конец сражения трое из его роты отправились домой в гробах, ещё четверо в госпиталя. Его вновь хотели представить к почётной награде, но довольствовался Чак лишь знаком отличника боевой службы.

Глухая бухта была далеко позади и вот уже вторую неделю его батальон располагался в маленьком городке Приста, красивом и по-деревенски уютном. Кругом зеленели фруктовые деревья, вились виноградники, летнее солнце жгло, а с недалёкого моря дул слабый, солёный ветерок. Местные почти все покинули его, оставив захватчикам много продовольствия и вина, которым славился этот безмятежный городок.

Чак шагал по пыльной улочке к штабу полка, где был кабинет политработника Ломера, встреча не предполагала интереса: нудный, скучный диалог, перерастающий в поучительный монолог. Ведь по любому придётся объяснять своё поведение в отпуске, каяться в грехах и клясться в том, что с завтрашнего дня он начнёт жить по-новому. Проходя мимо столовой его окликнул знакомый повар, пригласил на чай и кофе, но получив ответ, согласился подождать. Над головой беспощадное, летнее солнце сияло словно пожар, окидывая окрестности жаром, форма на теле прогрелась, словно в печи и намокла от пота. Но физические мучения быстро окончились, войдя в прохладный коридор штаба, что расположился в здании бывшей городской администрации, впереди ожидали моральные страдания и тоска от предстоящего разговора.