Весна сменяет зиму

По штабу шныряли молодые офицеры, в выглаженной форме и с тупыми лицами, в голове которых варились мысли и мечты о подвигах и славе, на груди их сияли медали и ордена, порой даже самые незначительные и пустяковые, что служили лишь украшениями. В войсках таких называли сороками, за любовь к блестящим побрякушкам. Чак злился на них, за то, что пережил страданий и лишений многим больше этих тупоголовых, но не заслужил и доли этих побрякушек, которые сам и призирал. В нос били ароматы свежей бумаги, кофе и чернил, порой доносились до него запахи табака и алкоголя, колбасы и мяса. Тут явно жилось по сытнее и по проще, чем в пропитанной потом казарме, хотя он это знал ещё по ужину у Китти. Сапоги предательски скрипели и привлекали внимание, порой оставляя на паркете чёрные полосы, с которыми мучились местные дневальные, что злобным взором провожали капитана. Один из дежурных, пухлощёкий новобранец, вежливо согласился проводить его до кабинета Ломера, что располагался на втором этаже. Стоило подняться по лестнице, и пред глазами тут же появилась солидная дверь из массива дерева с табличкой «Начальник отдела партии в 27 полку полковник Ломер».

– Вам сюда, товарищ капитан, – доложился дежурный и мигом ускакал вниз по лестнице, стараясь не попадаться лишний раз партийцу на глаза.

К сожалению Чак не мог так же быстро сбежать, и собрав волю в кулак, постучал в дверь.

– Открыто, – прозвучал знакомый голос.

Чак вошёл в кабинет и тут же ощутил приятный ветерок вентилятора.

– Капитан Чак Зит, по вашему приказанию прибыл, товарищ полковник. Разрешите войти.

– Заходи и присаживайся, ты, кстати, опоздал на семь минут, капитан.

– Я не сразу нашёл дорогу к штабу, впервые здесь, – сказал Чак и присел напротив Ломера.

– Я когда-нибудь напишу книжку, наверное, в которой изложу все отмазки таких как ты, капитан. Дорогу к штабу знает каждый новобранец в этом полку, а капитан и командир роты, вроде тебя подавно должен знать.

– Виноват.

– Я не судья, что бы определять, виновен ты или нет. Я всего лишь партофицер, что бережёт умы солдат и командиров. Но вот с твоим умом точно, что то не так.

– Что со мной не так, товарищ полковник?

Ломер молча открыл папку, что лежала под его носом на столе, отхлебнул кофе из гранёного стакана и начал читать.

– Капитан Зит, находясь в отпуске в городе Каф, вёл себя, как не подобает вести муринскому офицеру, предавался пьянству, хулиганству и разврату. Имел многочисленные замечания, связанные с дисциплиной и позорил честь и имя офицерства Муринии, был замечен пьяным на улице, где вступал в конфликты с отдыхающими, грубо матерился, оскорблял и применял физическую силу. Так же был замечен в компании антисоциальных особ женского пола…

– Кого?

– Проституток. Не перебивай, – сказал Ломер, гневно бросив на него взор и продолжил. – На замечания не реагировал, в партийный отдел не появлялся, не посещал культурные мероприятия и нанёс члену партии физические увечья. За отпуск зарекомендовал себя с отрицательной стороны и был досрочно возращён в расположение части. – Ломер сделал ещё глоток и поднял взор на Чака. – Тебе самому-то не стыдно? Армия отправила тебя в отпуск на тёплый морской курорт, выделила гостиницу и денег, билеты на экскурсии, в кино, театр. А ты? Неужели тебе на фронте не хватает чернухи? Ты вроде бы хороший воин, со времени освобождения из ШРОНа проявил себя в боях с лучшей стороны, в Брелиме героически принял на себя оборону магазина в тылу врага, спас важных сотрудников штаба, расправился с предателем. Да и в Глухой бухте твоя рота отличилась в боях за верфь. Кстати, почему ты не носишь знак отличника боевой службы?

– Он слишком блестящий, а все блестящее привлекает пули, как мух варенье.

– Твоё дело. Но, что с тобой случилось в отпуске? Отчего ты в мирной жизни превращаешься в животное?

– Я уже привык к фронту, товарищ полковник. Мне здесь уютней и родней, мне не нужны театры и кино, мне там скучно, как скучно и лежать на пляже. Там всё слишком хорошо, а я уже отвык. Я воюю уже два года, мне теперь, как и многим солдатам нужно адаптироваться к мирной жизни, как когда-то приходилось адаптироваться к войне.

– Большая часть солдат и офицеров ведут себя в отпуске по-человечески, в отличии от вас. Вы офицер, а не какой-то новобранец из деревни, за вашими плечами, по мимо фронта годы службы в городской охране, где вы зарекомендовали себя с положительной стороны. Ты своим поведением позоришь честь и достоинство нашей армии и разлагаешь её изнутри. Что-то в тебе всё-таки не так. Чак, не думай, что я глух и слеп, у партии много ушей, и они все слышат. После ШРОНа ты стал носителем вредных идей. Помнишь, мы с тобой в Брелиме вели беседу, ты задавал мне много вопросов, сомневался в системе и управлении, много думал, да не о том. Ты стал центристом.

– Кем?