Весна сменяет зиму

Мау грубо схватили за локти и подняли на колени, резко сорвали с головы мешок и в глаза ударил мерзкий, холодный свет ламп. Он был посреди центра управления, который в ходе боя сильно пострадал, кругом были разбросаны бумаги, запачканные грязью и кровью, разбитая техника, мониторы, тела медивов подпольщиков, стоял смрад пороха и потных ног. Напротив него стоял Мурзан, статный и широкий, его лицо было усеяно царапинами и ссадинами, на левой руке был разорван рукав до самого локтя, а запястье было спрятано под белой повязкой, на которой проступали бардовые пятна крови. В глазах его читалась ярость и злость, узкие губы дрожали, кожа лица раскраснелась, лишь только огромный шрам оставался бледным. Позади грозной фигуры отца стоял такой же помятый Хегер, в кожаном плаще. В руках он держал короткоствольный автомат и взором сверлил Мау, который понимал всю паршивость ситуации.

– Твой план провалился, Мау, – коротко подвёл итог Мурзан. – Твои друзья террористы убиты, частично схвачены в плен. Наши специалисты уже разблокировали часть пусковых установок. Вскоре разблокируют и остальные. Ты проиграл. Сосунок.

Мау смотрел в искалеченное лицо отца и молчал, он всё так же ненавидел его, но жить хотелось так же сильно как и раньше. А Мурзан продолжал:

– Каково это? Каково предать свою родину, страну и семью, ради власти? А? Мау? Скажи мне как сын отцу, каково это продаться врагу, тому который напал на нашу страну. Каково это обменять на власть жизни своих сограждан, семьи и родни? Каково желать смерти отцу и брату? А? Ответь мне, пожалуйста? Ты ведь в курсе, что медивы подняли свою авиацию с атомными бомбами на борту, ты ведь знал, что они собирались сжечь миллионы людей? Знал ведь. Знал, сука ты такая, ведь всё знал, всё на кон поставил, да вот не подумал, что я то не дурак, я ведь тебя сосунка знаю, знаю какой ты, знал, что ты в сговоре с Гваздалем. Но никак не думал, что ты готов на такое. Развязать атомную бойню, подвергнуть истреблению лучших солдат Муринии. Но ничего у тебя не получилось. Медивские друзья твои уже в курсе, что ваш план провалился, отозвали свои самолётики восвояси, – презрительно смотря в испуганное лицо Мау, говорил правитель, жестикулируя и тыча пальцем его в грудь. – Посмотри на своих друзей террористов, вон они сидят, трусы медивские. И этот народ ты защищаешь, этих людей ты выбрал к себе в друзья и покровители. Террористов, что взрывают дома, убивают и мучают наших солдат. "Свобода и воля", сказка для идиотов. Нет для медивов в Муринии ни свободы, ни воли, будут твои друзья медивы в лагерях строить лучшее будущее для котивской нации, за все свои злодеяния.

Мау повернул голову и увидел, как в дальнем углу центра сидели связанные подпольщики, около десятка. Среди них был и полковник и рыжебородый, младший ни как не мог понять почему они выжили и как оказались в плену, ведь это худшее, что могло с ними случиться. Полковник лежал на боку в изодранной и опалённой форме, туго связанный клейкой лентой белого цвета, его рот так-же был заклеен. Рыжебород же сидел у стены с разбитым в кровь лицом со связанными руками и ногами, его глаз не было видно, синий лоб раздуло, брови неестественно выступали над заплывшими глазами, губы были рассечены и кровь из беззубого рта медленно текла по сбившейся в комок бороде.

– Отец, – неуверенно начал Мау, – отец, прости меня я оступился, я ошибся, я не понимал. Я был сбит с пути, прости меня, я был опьянён жаждой власти. Я действительно выбрал не тех друзей. Неужели теперь нельзя ничего исправит? – голос его звучал истерично, губы дрожали, но ни в едином слове он не был искренен. Мау просто принял свой провал и понял, что другого пути нет, как просить пощады.

Центр озарился вдруг больным раскатистым смехом. Ржал во всё горло рыжий медив, то и дело сплёвывая кровь.

– Я так и знал, что ты окажешься сосунком, трусом. Подстать своему отцу, мерзкой котивской тварью! – кричал бородатый. – Жаль, что вы не сгорели в атомном пламени, все вы, котивы, отрепье человеческое!

Маут не обращал на него внимания, продолжал смотреть в испуганные глаза сына. Сложно понять, что творилось в его голове, голове лидера, оскорбленного и пережившего покушения, в голове отца, что смотрел сейчас в лицо сына. Хегер так же метался взглядом из стороны в сторону, то окидывая взором пленных, то заглядывая в мониторы. Повисла тишина, сопровождаемая хриплыми стонами и смехом рыжеборода.

– Я всю жизнь ошибался в тебе, Мау, – выдавил из себя Маут.