Вестница смерти – хозяйка судьбы. Образ женщины в традиционной ирландской культуре

И, наконец, последний термин из трех – confael conrechta, или ‘волк-оборотень’, а буквально ‘псо‑волк в псо-облике’ (перевод отчасти условен, так как др.‑ирл. cú могло также обозначать волка; в таком случае confael буквально – это ‘волко-волк’). Причина, по которой данную женщину не следовало впускать в дом, как кажется, не должна вызывать сомнений. Как пишет о ней глоссатор, «это женщина в облике волка, которая, не желая того, принимает облик волка и ходит как волк». В § 34 дается еще более пространное объяснение: «А почему же волк-оборотень должен получить выкуп, разве он не вне закона? Вот какова причина: если она нападет на кого-нибудь, то сделает это из мести, следовательно, она не нарушит своего права. Может она сделать что-нибудь ужасное, загрызет младенца, но при этом будет мстить за себя, а может быть – за своего мужа, вот потому и говорится, что выкупом за нее будет половина стоимости чести мужа».

Но действительно ли в изначальном тексте трактата слово confael было употреблено именно в значении «волк-оборотень», и не имеем ли мы оснований предположить, что и в данном случае, как и в других, глоссатором было предложено неверное истолкование?

Слово cú в древнеирландском действительно означало в первую очередь собаку (или волка), но оно же входило в ряд устойчивых словосочетаний с другим значением, а также часто употреблялось фигурально-метафорически, в основном по отношению к воину для выражения его ярости, непобедимости и отваги – явление достаточно универсальное и хорошо известное в других культурах. Среди ирландских словосочетаний можно отметить cú mаrа ‘ошибка, допущенная поэтом в соблюдении правил стихосложения’ (букв. морская собака, видимо, из cú marb, букв. дохлая собака, по аналогии с cat mаrа ‘неожиданная неприятность’, букв. морской кот, из cat marb ‘дохлый кот’), а также, конечно, cú glas ‘изгнанник’, букв. зеленая собака или серый волк (предпочтительно последнее). Таким образом, как мы можем предположить, употребленное в Речениях о кровавом лежании

слово confael могло также либо иметь особое переносное значение, либо быть употреблено метафорически.

Но если универсальное уподобление мужа-воина псу или волку, как мы отмечали, базируется на свирепости данного животного, то уподобление женщины собаке (суке) или волчице, не менее универсальное, носит совершенно иной характер. Яркое и непристойное зрелище того, что называется «собачьей свадьбой», вызвало практически у всех народов и во всех языках стойкую метафору, при помощи которой женщина непристойного поведения, шлюха, обозначается через название самки соответствующего животного: ср. англ. bitch, фр. chienne, нем. Hündin, русск. сука,

ср. также валл. gast ‘сука’ при брет. gast ‘проcтитутка’ и проч. Обозначение шлюхи как волчицы в латинском языке было столь устойчивым, что это даже вызвало появление вторичного lupus femina, которое, как пишет Мейе, «не могло употребляться в данном обсценном смысле; причем похотливость приписывалась при этом только самке волка (а не волку)» [Ernout, Mellet 1951, 659]. Латинское lupanarium также имело значение «публичный дом». Интересно, что данное стойкое употребление слова lupa именно в значении ‘шлюха’ заставило Тита Ливия усомниться в истинности легенды о чудесном спасении Ромула и Рема. Как он пишет: «Рассказывают, что, когда вода схлынула, оставив лоток с детьми на суше, волчица с соседних холмов, бежавшая к водопою, повернула на детский плач. Пригнувшись к младенцам, она дала им свои сосцы и была до того ласкова, что облизала детей языком; так и нашел ее смотритель царских стад, звавшийся, по преданию, Фавстулом. Он принес детей к себе и передал на воспитание своей жене Ларенции. Иные считают, что Ларенция звалась среди пастухов “волчицей”, потому что отдавалась любому – отсюда и рассказ о чудесном спасении» [Тит Ливий 1969, 145–6].

В древнеирландском также можно отметить целый ряд лексем, которые, имея в качестве прямого значения собаку или волка, употребляются переносно (либо как производные) для обозначения падшей женщины или похотливости и распутства. Так, мы можем отметить fáelscud, глоссирующееся как mire (при mеr – одно из обозначений шлюхи) и обозначающее ‘страстное желание, волнение, ярость’ (второй элемент, видимо, восходит к глагольной основе scuch- ‘быстро двигаться’); confaid ‘ярость, бешенство’ (из cú и buith ‘быть’ [LEIA-C, 192]); слово blesc ‘шлюха’, образованное при помощи пейоративного суффикса – sc- от bled ‘монстр, мифическое страшное животное’ (при валл. bleidd ‘волк’ [LEIA-B, 59]), а также слово pairtcaine (portcaine), глоссируемое в Гептадах (о недостойных женщинах) как meirdrech muine ‘шлюха кустарника’, о котором в Глоссарии Кормака говорится partem canis habens ‘часть собаки имеющая’ [Meyer 1913, 95]. Однако, надо отметить, наиболее частым метафорическим употреблением «самка собаки или волка» > «шлюха» является слово sod ‘сука’, откуда, в частности, sotech ‘публичный дом’ (из sod + tech ‘дом’) и sodach ‘течка; похотливость, распутство’.