Ветер летящей зари

Разлепив веки, но, однако, перейдя из одной ночи в другую, во тьме я услышал тихий голос. Такой тихий, что мне придётся сказать своими словами. Сегодня есть возможность каждому приобщиться писательскому мастерству, день открытых дверей. Если твоё желание ещё горячо, следуй за мной, главное не задавай много вопросов и никуда не сворачивай, особенно в Академии Писательских Наук, далее АПН, – важно сообщил он.

Ну что ж – раз назвался груздем, полезай в кузов, тем более, раз такую честь оказывают. Меньше, чем за мгновение мы добрались до места.

– Ну и? – поинтересовался проводник, в голосе отчётливо звучали нотки сарказма.

– Извиняюсь, привычка, – пожал я плечами.

Проводник тихо вздохнул, явно с намерением посеять чувство вины, и мы вышли из роскошного туалета. Где стояли унитазы из чистого золота, раковины из серебра, лилась розовая вода, покачивались карликовые пальмы в хрустальных кадках, тени играли в догонялки с солнечными зайчиками, и зеркало развлекалось, передразнивая случайных посетителей, вроде нас.

Оригинальненько – хмыкнул проводник и отбросил капюшон, явив непослушную чёлку, изумрудные глаза и лопоухие уши.

– Это, эта, если я правильно понимаю, ты Муза?

– Смотри, какой сообразительный – и часу не прошло, – что ещё? Чай, кофе, потанцуем?

– Ну, это всё потом, сейчас, как я понимаю, дела поважнее, – сказал я, и подумал – эх, не везёт, могли б и по красивше…

– По лицу встречают, по уму провожают – назидательно изрекла Муза, – благодари Небеса, что не совсем крокодил.

И мы тронулись в путь. Что бы посетить ту или иную студию, достаточно было крепко подумать.

Так мы оказались перед хайтечной дверью, на которой было написано – Просьба не шуметь. Муза аккуратно повернула ручку и мы вошли. В полумраке качалось пламя свечей. По углам таился мрак. Он тянул свои щупальца к танцующим огонькам, касался их, испуганно отдёргивал, снова подкрадывался… У стола сидел человек в старинном камзоле, вперив взгляд в потолок, словно подвесив на нём голову. В пальцах зажато гусиное перо, ещё несколько валялось на столе и на полу. Губы беззвучно шевелились. Неподалёку на кушетке кто-то спал, свернувшись калачиком и сладко причмокивая.

Муза недовольно поморщилась и, углядев розовую нежную пяточку, провела по ней несколько раз пером.

Нога задергалась. Муза продолжила истязание, несмотря на отчётливые всхлипывания под одеялом…

Наконец, калачик стремительно распрямился, мелькнула изящная ручка, но Муза оказалась проворнее – перо упало к остальным, а сама она приняла вид глубоко оскорбленной особы.

– А, что, что, случилось? – спросила, позёвывая, кудрявая, не менее изящно вылепленная головка.

Муза всем телом указала на меня.

– О да. Добро пожаловать. В сей миг, мы видим творческие муки известного пиита, мастера грёз, баловня судьбы, любимца муж… муз.

Оно и видно, сама дрыхнет, пока человек мучается – эка как бедолагу свело, так и не может взгляд из потолка вырвать, глубоко видать загнал…

Музы переглянулись, и не успел я поймать следующую мысль, каким то образом, непостижимым для меня способом, наконец, разлучили поэта с потолком, голова его при этом упала на грудь, а рука бешено понеслась по листу пергамента. Правильнее, свитку – каждый раз, когда строфа заканчивалась, пергамент двигался вперёд и замирал, давая возможность запечатлеться следующей, и так строфа за строфой пергамент заполнялся, а свиток прибавлял в толщине.

– Ну, всё. Теперь только чернила подливай и цилиндры меняй. Понеслась душа в Рай. Говорила ему, говорила – Я помню чудное мгновенье, передо мной явился ты. Как мимолётное – то есть мимо пролетающее, типа фанеры над Парижем, Как Гений – именно, чистой красоты. А, толку… Для него чистота в бане… А я ведь у самого Александра Сергеевича гостила – чай с сушками, вино кружками, от этого и конфет не дождёсся…

– От сладкого зубы портятся – брякнул я, не подумав о последствиях.

– Твой, что ли? Начинающий, небось?

Муза, покраснев, кивнула.

– Уморит он тебя, сразу видно – жмот почище моего. Небось, сон мой сладкий его чёрная длань оборвала? Уу, соцреалист. Надои, навоз, гайки, муфты, насос… Я вас любил, но не любили вы меня…

Кудряшка по-прежнему ещё что-то говорила, но я её мало слушал. Потому что Муза взяла цилиндр и вставила в устройство, напоминающее музыкальную шкатулку. Поэт, не останавливаясь, драл перьями пергамент, отшвыривая в сторону тупые или сломанные. Кудряшка полезла в шкаф, достала громадную бутыль и, дрожа от напряжения, начала наполнять чернильницу. Остатки сна коварно напомнили о себе, глазки на мгновение осоловели, и в это время бутыль выскользнув, ахнула на стол…

Таким образом, я и не смог просмотреть одно из стихотворений до конца… Помню, мелькание птиц, розовое небо, облака, словно иероглифы, ленивые волны, замершее время, стены и башни, покачивающиеся на прозрачном зеркале озёра, голоса, далёкая песня… И вдруг полосы, треск, вой.

– Ну, всё. Сеанс закончен, спасибо вам спасибо нам. Счастливо оставаться.