Ветер плодородия. Владивосток

Да, вулканы красивы. Несметные богатства морей просятся Муравьеву для французской кухни. А сопки — для батарей. Необычайное разнообразие даров моря! Она воспринимала Камчатку не такой, как о ней принято судить. Она давала опору Николаю в его любви к делу и отстраняла от предрассудков. Она не судила о Камчатке по пайкам солонины и масла с материка, и спирта из Эстландии и по размерам взяток с туземцев. Графиня де Ришемон согласилась бы жить в Петропавловске и разводить коров. А Прасковья Ивановна точит своего мужа, чтобы не вздумал поехать в такое захолустье проверять своих подчиненных. Пусть хоть сдохнут. Муравьев признался, что часто мы зря браним иностранцев из мнимого патриотизма, а иногда, кажется, притворного. Они оживляют в нас наш природный европеизм, запрещенный и забитый когда-то обязательной дружбой народов и потомками норманнов, рыцарски охамевшими в уделах. Но зачем бранить при этом наш бюрократизм! Никто его не ценит как надо: а ведь в нем наша сила и устойчивость.

Екатерина Николаевна не владеет отравленной рапирой злословия или дубинкой остроумия, как выскочки третьей империи. Из успеха она не производит позора обойденному сопернику. Сегодня в ее синих глазах проступила бы потаенная гордость за подвиг мужа, за его венец Но чуть заметно мелькнуло бы чувство настороженности, словно она желала бы стать еще уверенней в его благородстве и убедиться, что его подвиг никому не принесет горя.

Но она смела бы сказать: «Ты прежде всего будь благодарен».

«Да, я знаю, — ответил про себя Муравьев, — я помню! Ты подумала бы, конечно, о юной невельской маленькой аристократке, ставшей солдатом и прачкой и как матроска ходившей бечевой под „Дубинушку“. Сыновья и дочери потомственных героев гибнут в волнах или с оружием в руках, а выскочки хватаются за выгоды».

При свете свечей в медных подсвечниках Муравьев сел за стол и быстро написал Невельскому:

«Любезный Геннадий Иванович!

Сегодня подписан трактат в Айгуне. Спешу уведомить вас об этом знаменательном событии. Отечество никогда вас не забудет, как первого деятеля, создавшего основание, на котором воздвигнуто настоящее здание, целую ручки Екатерины Ивановны, разделявшей наравне с вами и со всеми вашими достойными сотрудниками труды, лишения и опасности и поддержавшей вас в этом трудном и опасном подвиге.

Николай Муравьев».

Его величеству государю, его высочеству великому князю Константину и в Министерство иностранных дел будет написано завтра, на свежую голову. Утро вечера мудреней. На порыв и чувства более полагаться нельзя. Деловые бумаги требуют спокойствия и расчета.

В Петербург курьером поскачет секретарь посольства по дипломатической части Вильгельм Бютцев, прикомандированный к Муравьеву министерством на время переговоров. На русской службе баронов называют, не упоминая приставку «фон». Бютцев пойдет на баркасе, а потом помчится, помчится через Сибирь на перекладных.

Ночь. А какая жара. Странная температура.

— Договор подписан, — сказал Муравьев вызванному в салон повару.

— Поздравить дозвольте, Николай Николаевич!

— Спасибо.

Генерал и повар перекрестили друг друга и трижды поцеловались крест-накрест.

— Дипломатический обед. Мартын. До этого церемонии, обмен подарками, торжества. По Айгуну они бумажные фонарики развесят, на ямыне и на лавках по улицам запустят фейерверки, захлопают хлопушками. И нам нельзя в долгу остаться. С утра на полигоне начнем пальбу из французских орудий. На обед прибудут послы Небесного Китая. Сто марок вина.

— Сто марок наготове, — ответил лысоватый повар. — Стол на сколько персон?

Выслушав. Мартын сказал:

— Так точно, в пять утра пойду на дежурной шлюпке на баржу. Надо взять живность.

Это не закуска на привале! И не стол для иностранных капитанов в кают-компании, где им сразу подают дюжину начатых бутылок. Переговоры о заключении трактата — подвиг. А Николай Николаевич всегда говорит, что хороший обед там, где продуктов нет, — тоже подвиг! Сказал, что, мол, запрашивай все, что понадобится, у приставленных к нам маньчжурских чиновников. Мартын обойдется сам. Не зря на этот случай взят был скот, и есть живая птица. А муку, рис, сахарную пудру, соевый соус, рыбу и свинину, а тем более лук и чеснок да пряности китайцы ежедневно доставляют.

«Лука-перца не жалеем!» — смеется китаец, передающий нам все эти дары. Он каждый раз поднимался на борт и заходил в генеральскую кухню.

— Сегодня китайцы задали мне славный обед, — сказал Муравьев.