Ветер плодородия. Владивосток

— Дайте мне обнять и поцеловать вас По-православному.

— Да будь благословенно наше дело. Но что за дружба у вас, кто вам обо мне докладывает?

— Китайцы жалуются мне и на вас, и на своих чиновников, как будто я приехал сюда из Пекина ревизовать айгунского амбаня.

— Зачем вы так часто и подолгу плаваете в холодной еще воде, Алексей Николаевич? Китайцы сегодня после подписания договора сказали мне, что в Амуре около моих барж ночью плавает дракон.

— Это хорошо. Хей Лу Цзян — Река Черного Дракона. Черный Дракон. Никогда не тронут, — ответил Алексей. — Пока это мое единственное удовольствие на службе прогресса. Плавая, я успокаиваюсь.

— Тяжелая задача?

— Да.

«Отчего вам так надобно успокаиваться?» — хотел бы спросить Муравьев. Но он никогда не совал нос в личные дела своих сподвижников и сплетнями, как министр и губернаторы, не занимался. Однако кое-что лезло в голову… Что с ним? Разрыв с невестой? Уже давно, кажется, а забыть не может. Могла изменить в войну, вышла за другого. Кто же будет ждать, если в Японии у всех наших офицеров были японские жены.

Муравьев помолчал и подумал.

— Приступим к делу, — сказал он.

— Вы подписывали трактат, а на меня повеяло раскаленным жаром тропической весны, и я не мог заснуть.

— Что же вы делаете в таких случаях? Читаете?

— Я не зажигал огня. Князь Дадешкалиани вошел во тьму и засветил мою свечку… Читал на память… Стихи китайского поэта о нефритовой башне весны.

Генерал подвинул Алексею лист трактата и откинулся в кресле.

— Без триумфальных арок, церемоний и декораций. Утром за дело! Теперь решетка отворяется, и я выпускаю на арену молодого тигра.

Видно, придется оправдывать похвалы.

— Завтра вы с полковником Ивановым передадите китайским представителям, которых назначил князь И Шань, две пушки. Остров выбран. Полковник и артиллеристы покажут испытания. Вы готовы?

— Да. Стрельбище подготовлено. Пушки и цели установлены. Люди там, на месте, живут в палатках. Кони пасутся. Все как на артиллерийском полигоне. Золотые руки у наших нижних чинов!

— Вам все известно? — спросил Муравьев.

— Так точно, Николай Николаевич!

— Что намерены делать после сдачи пушек?

— Жребий мой выбран. Я остаюсь начальником поста на устье Зеи, в городе Благовещенске.

— Это вам нравится?

— Я все время приглядываюсь к стране. Вы же сами, Николай Николаевич, сказали мне, что это высокая честь.

— А вы поверили! Я сказал, чтобы испытать вас!

— Вы так и государя императора испытываете и всех, с кем вам приходится встречаться?

— Неужели вы полагаете, что я приказал вам подобрать команду из образцовых матросов для плаваний через реку в гости к айгунскому амбаню и чтобы посадить вас здесь всех на зимовку? Трепещите!

Случается, что от внезапных выходок Муравьева людей поражает как громом, они теряются, их трясет. Таков стиль правительственный, введенный в обиход покойным государем.

— Холодный климат привычен вам?

— Я вырос в холодном климате.

— Но я не оставлю вас в холодном климате.

Муравьев умеет задать распеканцию, заявить, как бы невзначай: «А ну, не велик барин! Одним росчерком пера я могу превратить Амур в Россию, а независимого офицера с такими же взглядами, как у меня, — в нуль».

— Мы с вами люди дела. Вы мой самый доверенный и самый неутомимый спутник. На вас вся моя надежда! Вам будет вручен пакет с бумагами. Шлюпка и команда наготове. Ваши люди. Припасы, продовольствие рассчитал Маслов.

— Да, он говорил мне.

— После сдачи пушек отправляйтесь в плавание с вашими опытными матросами.

— Куда же идти? В Петербург? — В Сибирцеве проснулся ретивый исполнитель. Сорвалось с языка, не утерпел.

Муравьеву самому хотелось бы в столицу! За почестями, за признаниями и славой! Прочитать про себя в петербургских газетах. Но он не старичок, играющий в ордена и звезды, и дела своего не покинет. Он тысячу раз должен доводить дело до конца, пока в душе есть божественный огонь. Ему уже перевалило за сорок, ждать нельзя. Он с честью перешел из одной эпохи в другую. Скоро огонь начнет гаснуть. А дела много. Дело еще только начинается. За нами будущее.

— В другую сторону, Алексей Николаевич. Надо не только известить нашего посла в Китае графа Евфимия Васильевича, что сегодня подписан договор, но и остеречь его от промахов, которые он готов наделать. Туда, откуда, как вы сказали, повеяло на вас раскаленным жаром весны, где знакомые вам горячие ветры. Сон в руку, Алексей Николаевич. Ветры плодородия дуют там с благословенной равнины Китая. Я все решил, еще когда вы играли и пели.

— Что же вы мне раньше не сказали? Ведь я же должен приготовить себя и людей, и все необходимое. Зачем было держать в секрете?