Ветры низких широт

В первые сутки Ковалев еще предполагал, что это только маневр и скоро корабли, получив разведданные со спутников, снова объявятся на экранах локаторов, а потом и сами обозначатся на горизонте, сиреневые, как миражи, но сутки минули, наступили другие, а вокруг не было ни души, только волны, как бы нагоняя одна другую, изгибаясь по всей ширине океана, неслись с севера на юг, но не так, как дул ветер, а словно бы немного вбок — это менялся ветер, который переходил на западный. Волны не могли угнаться за ним, и они — волны и ветер — как будто потеряли друг друга.

«Интересно, — подумал Ковалев, — а тут ветры имеют свое название? У нас, скажем, бора́, пере́чуга, шело́ник, а тут? Не может того быть, чтобы ветры были безымянными».

Он восседал, как и прежде, когда на море было относительное спокойствие, на своем «пьедестале», думал о чем угодно, словно бы коротал время, которое и без того убегало. Вечером на связи должен быть командующий, и ничего хорошего от предстоящего разговора Ковалев для себя не ожидал. Наверное, там, в тиши огромного кабинета, с огромным столом, за которым собирался Военный совет, все казалось намного проще, чем ему здесь, на своем «пьедестале», впрочем, он плохо представлял, что и как виделось из того огромного кабинета. Зато он хорошо знал, какими виделись океан и небо с ходового мостика «Гангута», а виделись они сейчас Ковалеву с овчинку.

Он спрыгнул с «пьедестала», прошелся по рубке, чтобы хорошенько размять онемевшие от долгого сидения ноги, постоял за спиной у рулевого, который словно бы ужался, почувствовал затылком командирское дыхание и вцепился в штурвал. Рулевой, видимо, решил, что командир проверял его, а тот между тем подумал: «Если я сейчас подниму вертолет и таким образом объявлю, что начал поиск, и если они все же ушли недалеко и обнаружат вертолет, то непременно вернутся, и тогда уже больше не отвяжутся. Долго ждал... Ох, долго. Так, может, еще недолго подождать?»

Он вернулся к своему тронному месту, машинально подумав: «Царствуем, но не правим», включил акустический пост, сказал, негромко покашляв:

— Суханов, не буду говорить лишних слов. Только напомню, что от вас, акустиков, теперь зависит исход нашего дела: или мы со щитом, или мы на щите. Вы хорошо меня поняли, Суханов?

Суханов хорошо понял командира, но если бы он даже понял плохо, положение вещей не изменилось бы: лодку следовало найти, лодка, к сожалению, не находилась. Ковалев вышел на открытое крыло. Вахту стоял тот самый сигнальщик, который накануне бурчал: «Шляемся...»

— Значит, шляемся? — спросил Ковалев, подумав, что сигнальщик смутится, но сигнальщик не смутился, даже весьма уверенно — чувствовалась убежденность — повторил:

— Так точно, товарищ капитан второго ранга, шляемся.

— Да нет, не шляемся, — нехотя сказал Ковалев. — Лодку ищем.

— Тут она и не ночевала, товарищ командир.

«Вон как», — заинтересованно подумал Ковалев.

— Это откуда же у вас такие сведения?

Сигнальщик неопределенно мотнул головой, но сказал твердо:

— Моряки на юте говорят.

«Вот тебе и шляемся... — Ковалев тоже — почти непроизвольно — помотал головой. — Ах, черт, а ведь на юте небось уже появились свои климовские мужики. Мы, то есть — общество. Ну-ну...» Разговором он остался недоволен: если уж на юте стали поговаривать, что «Гангуту» в этом районе ничего не светит, то моряки, видимо, устали ждать и надеяться.

Ковалев прошел в штурманскую рубку, и Голайба, не поднимая головы от прокладочного стола, подвинулся, дав возможность командиру самому поколдовать над картой, и острием хорошо заточенного карандаша указал на желтое пятнышко, высветившее местонахождение «Гангута».

— Далеко ли до точки, в которой нас встретили супостаты?

Голайба пошагал циркулем по карте.

— Крейсерским ходом сорок шесть часов.

— Туда-сюда... — сказал Ковалев. — Двое суток, как ни верти. Все правильно... А если они опять нас там поджидают?

Голайба промолчал, но весь вид его — почтительно-смущенный — как бы говорил: «Не могу знать».

— Вот и я, штурман, не знаю. Это плохо, штурман, когда мы с вами чего-то не знаем. Но тем не менее, штурман, рассчитайте курс на точку. Помирать — так с музыкой.

Весть о том, что командир приказал возвращаться в точку, в которой «Гангуту» повстречались супостаты, сорвалась с мостика, как малый камешек с горы, запрыгала по трапам и объявилась на юте, обрастя многими подробностями и уточнениями.

— Командир так и сказал: догнать, а там посмотрим, — покуривая и цыкая сквозь зубы в лагун, говорил сигнальщик, сменившийся с вахты. — Может, и вжарим.

— Он что, хуже твоего, что ли, понимает? Вжарим — так это уже война.

— А я и не говорю, что по ним. Вжарим — и все. А они пусть смотрят. Тут дело принципа.

— Принцип — это правильно.

— Вот я и говорю — вжарим. А то они больно уж раздухарились: и туда не ходи, и сюда не ходи. А командир сказал: пойдем — и точка.

— Батя!.. — сказали уважительно о командире ютовские завсегдатаи.

— Понятное дело — батя. Он мужик рисковый.

— А супостаты где?

— В той точке жируют, куда мы кандехаем. То они за нами шлепались, теперь мы за ними намылились.