Ветры судьбы

Кузнечики звенели среди травы на фоне лягушиной переклички. Отражение луны в мутных водах пруда играло, потревоженное рябью повеявшего ветерка.

– Не выйдет у него Василек. Не выйдет. Как я скажу, так и будет, – сама поразившаяся своей решительности, Ефросинья сильней прижалась к пареньку.

Василий продолжал молчать

– Мама обещала помочь и поддержать меня.

– Так что? Можно сватов засылать? – повеселевший Василий принялся снова целовать, да так, что они вместе повалились на траву. Издали доносились песни со двора Захара: «Ой, дивчино шумыть гай…»

– Каких сватов? А где жить-то мы будем, Вася.

– У бабушки Мани. Вон она одна осталась, места хватит.

– Да я согласна и в шалаше с тобой. Но только в своём, – решила Ефросинья сразу поставить вопрос ребром.

Издали продолжали доноситься слова песни «Чужа хата такая, як свекруха лихая, лихая». Не обращая внимания на слова этой актуальной в данный момент песни, они продолжили свои невинные поцелуи.

* * *

«Сегодня не буду долго задерживаться», – думал Яков, поднимаясь по лестнице, укрытой красным бархатом ковровой дорожки. Дом терпимости госпожи Лыткиной считался порядочным заведением, где клиент не боялся быть обворован и выброшен мордоворотами за двери. Также и по части санитарии – в связи с довольно высоким тарифом за услуги, включающим докторское обслуживание персонала, и строгостью самой хозяйки, снижалась вероятность приобретения неприятных болезней. На втором этаже, за стеклянной дверью напротив питейного стола расположены два просторных дивана укрытых также ярко красными покрывалами. На них лениво, как кошки, сидел и болтал о своем о женском свободный на данный момент прелестный персонал. Рядом с выходцами из Малороссии уютно себя чувствовали представительницы из западной Европы: две фройлен из Германии и одна мадмуазель француженка, а также другие представительницы прекрасного пола из соседних с Россией стран. Все были не прочь подзаработать царских червонцев. Всех их отличал сладкий акцент речи, который лишь увеличивал тягу клиентов к заморскому, хотя красота русских женщин оставалась неоспоримой. Но особой гордостью салона была Джэйн, чернокожая африканка, попавшая в Россию на одном из кораблей, вернувшихся из кругосветного плавания.

Женщины на мгновенье отвлеклись от своих разговоров, резко бросив взгляд в сторону отворившейся двери. Но их глаза тут же потускнели, завидев постоянного клиента Ракель. Все были прекрасно осведомлены о любовном романе, связавшим на долгие годы эту пару. Но из-за скрытности Ракель никто из ее подруг не смог догадаться, что последние их встречи были лишь дружественной помощью Якова. Когда она могла просто спокойно отдохнуть, поболтать, поплакать и просто получить денежную помощь от него.

Окинув взглядом прекрасную половину и удивившийся отсутствию Ракель, Яков молча направился к пивной стойке, чтобы опрокинуть бокал сухого вина. Из крымских ему в последнее время больше нравился «Дионисий», наводивший на философские размышления.

– Угостишь стаканчиком? – подсевшая рядом Ингрид из Метавы облокотилась на стойку так, что, казалось, половинки грудей вот-вот выпадут из широкого выреза сарафана.

– Только половинку, дела на фабрике сейчас идут неважно, – солгал Яков и тут же спросил: – Где она?

– Давненько ты не захаживал, Яшка. Появился тут один и все к ней бегает. Вроде, как постоянный клиент, что ли.

– Странно, – сказал Яков, чувствуя, как в груди закипает ревность.

– Вот и мы с девчонками говорим: странно. Ведь за три года здесь она уже потеряла свою первозданную прелесть.

«Да, – подумал Яков. Он пригубил бокал и вдохнул винный аромат, – черные усики, пробившиеся за последний год на лице Ракель, совсем убили её былую красоту».

– Я помню, – продолжала Ингрид, – как кареглазой девчонкой вошла она в наш коллектив. Клиент западал на ее печальный взгляд и кудрявый волос. Ты не поверишь, Лыткина продавала её как девственницу, используя лимон во время цикла.

– Не хочу слушать об этом, – пытался протестовать Яков.

– Да, да! Ох, и телепни вы, мужики. До чего просто вас обвести вокруг пальца. Да не печалься, я все понимаю, жизнь – грязная штука, – ресницы скрыли голубизну глаз Ингрид, и по правой щеке медленно, пробивая себе путь, покатилась слеза.

Опрокинув полностью бокал, Яков теперь наслаждался теплотой, растекавшейся по пищеводу.

– Не реви, – сказал он и предложил ей салфетку.

– Если б не деньги. И мужик… Был бы у меня мужик хороший. Такой как ты, Яшка. Видел бы ты меня здесь. Ну ладно, спасибо за стакан и жди свою зазнобу. Вижу, клиент-то уже вышел, – раскачивая бедрами Ингрид, желая привлечь внимание, пересекла путь спешившему на выход молодому человеку.

Не задерживаясь, Яков рванул в кабинет.

– Здравствуй, родная, – превозмогая отвращение, он обнял Ракель

– Здравствуй. Как ты, жив-здоров? – обнимая одной рукой, другой она продолжала поправлять бретельки нижнего белья, – как Татьяна?