Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I

Как видим, летом 1949 года репрессии по «пятому пункту» ещё не достигли «людоедского уровня» 1937 года – увольнение, выговор, но не арест, не расстрел! И в случае Бахмутского и Левитина, и в случае Жоржа «разборки» оканчивались печально, но не трагически. (Правда, совсем скоро, в 1951 г. Бахмутского и Левитина арестовали по «Биробиджанскому делу» и дали по 25 лет лагерей).

Жоржу повезло. Более того, в его случае среди «разных людей», которые принимали решения, были и те, кто понимал и ценил не только профессиональные, но и человеческие достоинства Жоржа Абрамовича. Были ведь среди аппаратчиков ГРУ те, кто работал с Дельмаром в Америке – за восемь лет через нью-йоркскую резидентуру прошло немало людей! И, несмотря на явную опалу, не только сохранившие дружеские чувства к Жоржу, но и оказывавшие ему конкретную помощь в «житейских ситуациях». Очевидные примеры – получение путёвки в Серноводск для Людмилы Александровны и помощь при восстановлении в аспирантуру после увольнения.

И, хотя уволен был Жорж в звании рядового, но, вероятно, с каким-то хорошим (по тем временам!) «выходным пособием» за годы работы. Мне не удалось найти правовых документов, действовавших по этому вопросу в 1949 году. Но хотя бы оценка этой суммы по сравнению с обычными «увольнительными выплатами» (тогда оклады денежного содержания рядового и сержантского состава составляли 10–15 рублей в месяц,[236]) может прояснить уровень принятия решения об условиях увольнения. А это, в свою очередь, будет косвенным подтверждением высказанной гипотезы о том, что Л. П. Берия принимал участие в обсуждении.

То, что в сентябре 1949 года Жорж не просто не нуждался в деньгах, но даже позволял себе «роскошествовать», видно из такого эпизода, приведённого Т. В. Ивановой, тёщей Жоржа:

«… в четверг, не то в пятницу, явился И. А. <Иван Алексеевич, общий знакомый Жоржа и Людмилы Александровны – Ю. Л.> и просидев четверть часа – увлек Жоржа. Мы, говорит, – в ресторан, мы люди холостые и, конечно, говорит, – на Ваши деньги, так как моих у меня нет. Жорж быстро довольно согласился и сказал, что не надолго. Пришел он около часу. И были то в какой то шпане на Пятницкой. Жорж говорит, что ему было скучно уже под конец с И. А. т. к. тот говорит одно и тоже. Денег, конечно, он у Жоржа занял, но Жорж не сказал сколько».[237]

Поскольку явного криминала в действиях Жоржа ГРУшным расследованием обнаружено не было, не все «компроматы» на него с ним открыто обсуждались, и он сам мог и не знать о конкретных претензиях руководства к себе. Но и не догадываться о существовании серьёзного «негатива» в свой адрес тоже не мог.

Но, по крайней мере, одно направление, с которого дули «холодные ветры», было очевидным – его еврейство.

Подтверждением этому является его письмо к Людмиле Александровне, уехавшей в санаторий для лечения, написанное в ходе попытки восстановления в аспирантуру МХТИ им. Д. И. Менделеева менее чем через два месяца после своего увольнения из ГРУ. Вот что он написал:

«Напишу тебе письмо. Не знаю, что получится – настроение у меня неважное. Вообще в таких случаях пожалуй лучше совсем не писать а то можно передавать такие скверные настроения. С другой стороны писать надо – просто пора – и мне хочется. Поделюсь, наверно легче станет.