Вячеслав Иванов

«Полуотрок, полуптица» носил человеческое имя. Это был двадцатидвухлетний поэт Сергей Городецкий. Он появился на «башне» в августе 1906 года. Вячеслав сразу ощутил себя наставником этого одаренного юноши и начал обучать его греческому языку, эллинской религии и мифологии, секретам античной и русской метрики. Словно набухало то зерно будущей «Академии стиха», которое прорастет на «башне» четыре года спустя…

В этих беседах принимала участие и Лидия. Она с восхищением слушала вдохновенные рассуждения Вячеслава о перекличках между эллинским мифом и русским фольклором. Казалось, вот-вот их надежды осуществятся и неразрывный союз двоих станет единением трех в любви и духе. Дионисийское радение откликнулось и в стихах Вячеслава.

Я башню безумную зиждуВысоко над мороком жизни.Где трем нам представится вновь,Что в древней светилось отчизне,Где нами прославится триждыВ единственных гимнах любовь.Ты, жен осмугливший ланиты,Ты, выжавший рдяные грозды

На жизненность девственных уст,Здесь конницей многоочитойВедешь сопряженные звездыУзлами пылающих узд.Бог Эрос, дыханьем надмирнымПо лирам промчись многострунным.Дай ведать восторги вершинПрильнувшим к воскрыльям эфирным,И сплавь огнежалым перуномТри жертвы в алтарь триедин![144]

Но за утонченной мистико-эротической игрой явственно проступала и другая, темная, гибельная сторона эллинской культуры, хорошо известная Вяч. Иванову как ученому. Любовь умудренного жизнью мужа к красивому юноше или отроку, многократно воспетая поэтами древности, была на самом деле лишь тонким украшенным золотым покровом, скрывавшим зияющий смертный провал. Апостол Павел не раз напоминал о нем в своих посланиях к христианам из язычников. Для христиан из евреев в этом не было нужды – они с детства наизусть знали рассказ о Содоме и Гоморре из Книги Бытия.

Серебряный век очень любил «прогулки над бездной», по словам Андрея Белого. Далеко не всегда такие прогулки заканчивались добром.

На сей раз «влюбленность втроем» продлилась два месяца и завершилась ничем. Вячеслав почувствовал какую-то сущностную внутреннюю глухоту Городецкого, его неспособность отозваться на призыв:

Твоя душа глухонемаяВ дремучие поникла сны,Где бродят, заросли ломая,Желаний темных табуны.Принес я светоч неистомныйВ мой звездный дом тебя манить,В глуши пустынной, в пуще дремнойСмолистый сев похоронить.

Свечу, кричу на бездорожье,А вкруг немеет, зов глуша,Не по-людски и не по-божьиУединенная душа[145].

Чаемая «конница многоочитая» с «узлами пылающих узд» обернулась на деле «желаний темных табунами». Но тем не менее этот короткий период способствовал творческому подъему у всех троих участников странного «симпосиона». В следующем, 1907 году вышли три книги: у Городецкого сборник стихотворений «Ярь» – лучшее, что он создал за свою долгую жизнь, у Вяч. Иванова – «Эрос», у Лидии Зиновьевой-Аннибал – уже упомянутая повесть «Тридцать три урода». Позже сборник «Эрос» полностью вошел в двухтомное собрание стихотворений Иванова «Cor ardens». Отзвуки «башенных» бесед о славянском песенном фольклоре слышались в его стихах того времени, таких как «Заря-Заряница»:

У меня ль, у Заряницы,Злат венец;На крыльце моей светлицыМлад гонец.Стань над поймой, над росистой,Месяц млад!

Занеси над серебристойСерп-булат!................Скинет царь к ногам царицыБагрянец…У меня ль, у Заряницы,Студенец![146]

Но горько читать строки ивановских дневников 1906 года:

«16 августа…

Философствуем… у двери встречаюсь с Сережей… Он шутлив и нежен. Позволяет раздеть себя и смотрится в трюмо, а я читаю ему эстетический реферат об его теле. Я уговариваю его лечь со мной и в темноте чувствую сначала, обнимая его, что умираю. Потом он бегло отвечает иногда на поцелуи, позволяет мне экстазы. Потом он то спит, то дремлет, а я умираю. Сладостнее нет ничего…»[147]