Виктория

— Ты пьян, — прошептала Виктория.

— Тебе не удастся увидеть меня пьяным! — Ему было невыносимо показать, как он устал. Еще решит, что все из-за того, что занимался любовью. Хотя в ту ночь у них с Наимой до этого дело не дошло. Их любовь была холодной, взвешенной, продуманной, будто сошла с весов в аптеке. Все поставлено на чаши весов, и чаши сбалансированы.

С прохладой наступающего рассвета деревянные подпорки крыши щелкнули так, будто кто-то, сильно потянувшись, хрустнул костями. Виктория пришла в ужас, когда осознала, что способна влепить пощечину по этому его царственному лицу. И у него не хватит сил ей ответить. Рафаэль не замечал, что она прячет свои пылающие глаза в страхе, как бы не открылся ее грех. Но все же про свой долг кормильца он не забыл, сказала она себе. Не только ее мать, но и все обитатели Двора утверждают, что яблоко от яблони недалеко падает, и предсказывают, что Рафаэль поступит, как его отец: потратит все деньги на любовницу и вернется к Виктории, если вообще вернется, в старой одежде и с пустым кошельком, и она и ее дети будут мучиться от голода. Они ошибаются. Рафаэль возвращается каждую ночь. Конечно, иногда перед самым рассветом, но возвращается всегда. Чем ярче разгорается страсть к Наиме, тем сильнее его щедрость к семье и дому. Он удвоил недельную выдачу денег, и покупает замечательную одежду ей и детям, и украшает золотом ее шею, так что женщины Двора уже и завидуют ей. И не только это, но творятся странные вещи — в постели он занимается с ней любовью больше, чем раньше, молотит ее с жадностью. Иногда она забывает про свои раны, и порой они так распаляются, что будто надо еще и еще.

Он заметил, что кровать Альбера пустует.

— Где малыш?

— Лейла забрала к себе.

В рассветном освещении увидела, что глаза его горят, как в дни болезни. Ей показалось, что ему безумно хочется залезть в кровать сына и лежать там, свернувшись калачиком.

Клемантина проснулась и открыла вопрошающие глаза. Виктория подняла ее на руки, и девочка чуть-чуть постонала и замолчала из-за страшной слабости. Мать поднесла ей к губам стакан апельсинового соку.

— Может, чуточку попьешь? Два дня уже ни к чему не прикасалась.

Девочка закрыла глаза и снова погрузилась в сон как в обморок.

Чтоб ты сдох, Нисан! — сказала про себя Виктория.

Рафаэль ушел в угол, снял пиджак, развязал галстук и сбросил ботинки. Потом постоял в пижаме возле широкой кровати, будто прося разрешения на ней растянуться. Она увидела, что он кусает губы. Его ноги дрожали.

— А врач? — спросил он, и она могла физически ощутить кольца тьмы у него за закрытыми глазами. Она так же устала, как и он. Она тоже не спала двое суток.

— Рафаэль! — позвала она.

Рафаэль свалился на большую кровать, а ноги его касались пола. Она в ярости пнула носком туфли в пальцы его ноги. Он не шевельнулся. Только через долгую минуту она поняла, что он потерял сознание.

Клемантина умирала три дня. Виктория передала Альбера и Линду Салиме с Лейлой и закрылась в комнате с дочкой. Когда увидела, что ангел смерти подстерегает за дверью, начала неистовый спор с Небесами. Во враче она видела просто беспомощного солдата. Богу она сказала, что Он ее не понял, уже во второй раз неправильно судит ее пожелания. В тот раз она пожелала смерти для себя, не для Сюзанны. Сейчас же скорбела по девственности своей малышки, но уж никак не хотела, чтобы та умерла. Лучше бы излил свою ярость на Нисана, чем уничтожать это нежное тельце. Звезды погасли, и солнце взошло, а ее исхудавшее тело все прижимало к себе свою девочку, защищая ее на свой груди, и она боялась закрыть глаза, чтобы ангел смерти, улучив минуту, когда она дремлет, не подобрался и не украл ее дочь. Она не спала, не ела, а только воображала, как стоит перед Богом, а девочка брошена сзади. Разве это не безумное расточительство, сломать цветок, который так хорошо расцветал! Ведь голодали же они вместе, она и девочка, в том промозглом подвале, когда Рафаэль считался мертвым. Клемантина выросла как сиротка. А теперь, когда уже есть хлеб, и пирог, и звон золота, и радость смеха, именно теперь девочка проваливается в подвал страха и одиночества.

Чтоб ты сдох, Нисан!

Иногда она в воображении будто обращала лицо к девочке и просила ее, чтобы тоже возвысила голос, молила Господа сохранить ей жизнь. Почему именно ее должен Господь забрать?

Пусть лучше заберет Нисана.

В тумане, ее обступившем, кружили размытые фигуры, слышались неясные голоса. Ощущения жажды, голода, усталости охватывали тело, но не уменьшалась ее жизненная сила, окруженная ясным сознанием. Она была уверена, что победит. Она достаточно сильна, чтобы выпросить у Господа справедливости.

И насколько велика была ее вера, настолько же необъятным оказалось поражение. Маленький гробик, и губы, шепчущие молитвы, и яма в тех же местах, где невозможно отыскать могилку Сюзанны.