Виктория

Из какой-то трещины в штукатурке выскочил маленький паук, побежал по диагонали, мимо других трещин и вдруг застыл, будто попался в ловушку из трещин. Виктория занервничала.

— Мама, я голодный.

— Еще чуть-чуть, солнышко, — сказала она приглушенным голосом, чтобы не помешать сну Клемантины.

Стол накрыт празднично. Уже три часа, как наступила суббота, а они с Альбером все ждут. Этот празднично накрытый и нетронутый стол вызывает в ней чувство тоски и одиночества. Линда уже заснула. И Клемантине что-то снится. Такая она тихая в это лето, такая беспокойная во сне. Виктория встает и кладет руку ей на лоб. Все еще горит. Паук исчез, и она не понимает, почему его исчезновение пробудило в ней страх. Она снова укутала Клемантину одеялом и все стояла и смотрела в ее лицо, осунувшееся, с голубоватыми прожилками, вьющимися под прозрачной кожей. Нет! — сказала себе с вызовом. Всему есть предел. Бог не может так ее наказать. Он уже получил свою мзду, забрав Сюзанну. Может, Он только учит ее, что не стоит держаться за мелочи, забыв главное. Еды у нее с детьми вдоволь, есть и крыша над головой. Значит, нужно благодарить Его за эту благодать вместо того, чтобы сетовать. И Он в конце концов оставит девочку в покое.

Врач сказал, что у нее тиф, и велел прикладывать к голове лед и давать только жидкую пищу. Резиновая грелка на голове, в которой шуршат кубики льда, похожа на смешную шапку. Будто в порыве безумия, она мотает головой из стороны в сторону, и та убегает от этой странной шапки. Многие поколения верили в то, что холод убивает, а тепло оживляет. Виктория боялась, что ее дочь замерзнет насмерть. И вот на тебе, температура, наоборот, повышается, и жар все сильней и сильней. Со стола поднимался запах листьев базилика, и мясных котлет, и жареных баклажанов. Масло в кураях почти кончилось, и язычки пламени, зажженного в честь субботы, боролись за выживание.

— Тогда я хочу спать, — проворчал Альбер.

— Подожди, может, папа придет.

— А где он?

— У твоего братика.

Ведь в конце концов зародыш в чреве Наимы действительно станет его братом.

— Альбер-Джия никакой мне не брат, — ответил он тоном взрослого на то, что понял из ее слов. — Он мне просто дядя.

В будущем брат, о котором она с сарказмом говорила, превратился для ее сына Альбера скорее в сына, чем в брата. Больше двадцати лет спустя, в лагере для переселенцев, она услышала за дверью своего барака стук ботинок, тяжело хлюпающих по грязи. Дождь затопил поля и залил пол барака. Внутри ходили босиком, чтобы обувь не промокла. Ножки приставленных друг к другу кроватей напоминали черные лапки странных водяных птиц. Крысы уже сбежали из барака вплавь. «Открыто!» — крикнула Виктория еще до того, как промокший чужак постучал в дверь. Когда свет керосиновой лампы упал на его лицо, она удивилась и спросила: «Ты же сказал, что ночью дежуришь». Потом увидела, что на голове нет черного берета, и он не в солдатской форме, и прическа над сверкающим от дождя резиновым плащом какая-то другая. После нескольких минут разбирательства, когда ошибка выяснилась, парень пошел обратно по темным тропам лагеря. Рафаэль не удосужился даже взглянуть на его лицо. Во времена жизни в лагере он был безработным, мучился от астмы, и встречи с забытыми отпрысками не приносили душе радости.

Тойя и Лейла вошли, не говоря ни слова, и приблизились к кровати Клемантины. Тойя прошептала:

— Плохо дело. Рафаэль пошел за врачом?

Смех Виктории испугал Лейлу.

— Я заберу отсюда Альбера, — сказала девочка. — Пусть поспит в кровати со мной.

— Здорово! — пришел в восторг мальчик, которого угнетала атмосфера уныния. — Я голодный и хочу спать.

— Я тебя покормлю, и потом пойдем спать, — пообещала ему Лейла, крепко прижала его к груди, и они вышли.

Тойя, у которой сохранилась удивительная детская свежесть, задержалась возле постели Клемантины.

— Значит, он у нее.

Виктория рассеянно мяла краешек дочкиного одеяла. Это впервые Рафаэль пренебрег субботним ужином ради другой женщины. Из гордости не стала жаловаться жене своего дяди, которая моложе ее самой. Но ее мучило любопытство — хотелось выспросить у Тойи все секреты и швырнуть их в лицо Наиме. Потом она подумала, что, может, и Тойя завидует Наиме.

— Красотка она потрясающая, — сказала Тойя.

— Да и деньги водятся. Рафаэль каждую неделю переводит ей долю ее мужа, который давным-давно умер. Мать и сестра живут на ее хлебах. Нашли вон жениха для сестры, и она из собственного кармана покупает ей приданое.

Тойя вздохнула. В таких делах нужна удача. Вот она — так мечтала заарканить Эзру, подклеить его к своим грудкам-каштанам, да не вышло.