Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

В начале 1915 года, когда Вирджиния медленно выбирается из болезни, Вулфы покидают Брунсуик-сквер. И после долгих поисков пристанища в Лондоне переезжают в Ричмонд, где в получасе езды от Лондона, на Парадайз-роуд (не зря же улица называется «Райской»!) находят солидный кирпичный дом xviii века с черепичной крышей и видом на живописный Виндзорский замок. И с первого же взгляда в Хогарт-хаус влюбляются. Влюбляются – и 25 марта снимают его на пять лет за 150 фунтов в год. Влюбляется, впрочем, скорее Леонард: Вирджинии дом тоже нравится, но она тяготится жизнью в респектабельном и скучноватом пригороде. В присутствии вечно волнующегося за нее Леонарда она старается вести себя так, словно ее здоровью ничего не угрожает, ведь лучше, рассуждает она, сойти с ума в Лондоне, чем похоронить себя в Ричмонде. «Несомненно, лучшем из пригородов», – с грустной иронией заметила однажды Вирджиния. Похоронить себя среди живых изгородей, миниатюрных, ухоженных садиков, домохозяек с мопсами и красных коттеджей. В этих коттеджах, отмечала Вирджиния в дневнике, нет ни одного с открытыми или незашторенными окнами:

«Полагаю, что люди гордятся своими занавесками, и что занавешенные окна, с их точки зрения, –

признак респектабельности».

Жизнь в Ричмонде чередовалась с жизнью в Эшеме, где Вулфы по-прежнему проводили немало времени. Ездили в свое «загородное поместье» на Рождество и на Пасху, иногда на неделю в мае и почти всегда, особенно когда Вирджинии нездоровилось, безвыездно проводили там два летних месяца, обычно с конца июля по октябрь, как у нас бы сказали, «до холодов».

Устоялся и распорядок жизни в Ричмонде. Утром Вулфы пишут, причем Леонард работает не в пример быстрее и продуктивнее жены: пишет – одну утром, другую вечером – две монографии одновременно: «Империя и коммерция в Африке» и «Социализм и кооперация». Вирджиния же свою «дневную норму» выполняет редко.

«Мое прилежание дает весьма скромные результаты, и, если так пойдет дальше, я вряд ли в скором времени закончу книгу, – жалуется она в письме Литтону Стрэчи. –

Только напишу одно предложение – как бьют часы, и в дверях возникает Леонард со стаканом молока».

Постоянная, довольно назойливая, обременительная опека мужа, как уже говорилось, не может не действовать Вирджинии на нервы: Леонард не дает ей писать сколько хочется, не отпускает в Лондон, следит за расписанием приема пищи и лекарств. В то же время она старается, как может, себя сдерживать, быть с мужем ласковой, отдает ему и его заботе о ней должное:

«Половины моего раздражения словно не бывало,

 – записывает она в дневнике 18 августа 1921 года. – Слышно, как бедняжка Л. то приближается, то удаляется со своей газонокосилкой. Такую жену, как я, надо сажать в клетку, под замок. Чтобы не укусила! А ведь он весь вчерашний день пробегал ради меня по Лондону…»

После раннего обеда супруги с двух до четырех гуляют, с пяти до половины седьмого играют в шары, ужинают в половине восьмого, вечером читают, слушают музыку, спать ложатся не позже одиннадцати – половины двенадцатого. Раз в месяц Вирджиния у себя дома проводит собрания ричмондского отделения Женской кооперативной гильдии, куда вступила осенью 1916-го и вышла спустя четыре года. Приглашает на эти собрания известных людей с небольшими получасовыми лекциями на темы вроде «О сексуальном воспитании» или «О венерических болезнях», с последующими дискуссиями. Для воспитанных в традициях викторианского благонравия представительниц слабого пола темы эти были не только деликатными, но и весьма актуальными.