Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

В голове у Беннетта характеры не задержались по той простой причине, что в романе их нет – по крайней мере, таких, которых принято называть «списанными с жизни» и которые Форстер в «Аспектах романа» определил как «объемные», «всесторонние» (round characters). Есть наброски характеров – наброски, правда, «жизненные», метко, как и в рассказах, схваченные. И вовсе не похожие друг на друга, как считает, например, влиятельный критик середины прошлого века Уолтер Аллен: «Ее герои… принадлежат… к общему для них всех типу темперамента… Тяготеют к одинаковому выражению мыслей и чувств» («Традиция и мечта»).

Вспомним самые из них яркие, колоритные. Младший брат Джейкоба Джонни разбрасывает траву «движениями сеятеля»[87]. Миссис Даррант сидела «прямая, с орлиным профилем, застывшая в шатком равновесии между тоской и весельем». Оркестр в мавританской беседке слушают «с одинаковым размытым, упоенным выражением». В серых холодных глазах профессора Кембриджа Джорджа Плумера «светится свет абстракции». Художник Чарльз Стил раздражается от детского крика и «нервно тыкает кистью в темные кружочки на палитре». Ухаживания капитана Барфута «привели Бетти Фландерс к зрелости, округлили ее фигуру, придали лицу оживленности и наполняли глаза слезами без всякой видимой причины по три раза на дню». Мистер Диккенс «еще не совсем перестал ощущать себя мужчиной, хотя, когда он приближался, видно было, как один разбухший черный башмак, дрожа, опускается перед другим, как глубока тень между жилетом и брюками и как неуверенно он наклоняется вперед, словно старая лошадь, вдруг оказавшаяся без упряжи и повозки». «“Ну, что вкуснее – мятный соус без барашка или барашек без мятного соуса?” – спросил мистер Плумер молодого человека, чтобы нарушить молчание, которое длилось уже пять с половиной минут».

Вообще, приходится повторить то, что уже говорилось в связи с рассказами В.Вулф, у которых с «Комнатой Джейкоба» немало общего. Как и рассказы, роман распадается на эпизоды, между собой почти не связанные («лоскутное одеяло»); внутреннее единство в нем – во всяком случае, формально – отсутствует. И отсутствует по принципиальным, эстетическим соображениям. Говорить, что Вулф «неспособна… соединить разрозненные впечатления и наблюдения в единое целое», как это делает российский критик и литературовед Николай Мельников, значит пренебрегать теми задачами, которые автор-модернист ставит перед собой – и перед читателем, кстати, тоже[88].

Вместо линейного сюжетного повествования в «Комнате Джейкоба» мы имеем дело с тем же явлением, что и в рассказах. С явлением, которое сама писательница называла «моментами бытия» – они-то и составляют тот самый «прихотливый узор», о котором шла речь. Прихотливый в том смысле, что в эти мгновения В.Вулф тщится, по ее собственным словам, «всё вместить»: «Я хочу всё вместить; но пропитать, насытить… Мгновения должны включать в себя чепуху, факт, грязь…»

Это могут быть уличные зарисовки, из которых состоял сборник рассказов «Понедельник ли, вторник». Зарисовки столь мимолетные, что кажется, будто наблюдаешь за городской жизнью из окна автобуса или поезда. Мимолетные, но запоминающиеся. Перефразируя и развивая наблюдение Пруста о том, что краткое впечатление – самое сильное[89], можно было бы сказать, что чем наблюдение мимолетнее, тем оно сильнее. Приведем два таких же, как в рассказах, лондонских этюда из «Комнаты Джейкоба»:

«Три старика на некотором расстоянии друг от друга устраивают на тротуаре паучьи бега, словно они не на улице, а дома».

«…сидит на складном табурете слепая старая женщина, прижимает к себе коричневую дворняжку и горланит песни не ради медяков, а просто из глубины своего веселого буйного сердца – грешного, задубевшего сердца».

Встречаются в романе и довольно длинные лирические отступления (хотя в романе со свободной формой «отступать», казалось бы, не от чего). На страницах «Комнаты Джейкоба» читатель может познакомиться с размышлениями автора о письмах, «чтимых от века, бесконечно отважных, одиноких и обреченных». С эссе о цветах, визитных карточках и уличных фонарях. С описаниями Британского музея, охоты и скачек. С путевыми впечатлениями – Париж, Греция, Италия. Со светскими диалогами, из тех, что англичане называют “small talk”[90]:

«– Вы куда-нибудь уезжаете на Рождество? – спросил мистер Калторп.

– Если брат получит отпуск, – ответила мисс Эдвардс.

– В каком он полку? – спросил мистер Калторп.

– В двадцатом гусарском, – ответила мисс Эдвардс.

– Может быть, он знает моего брата? – спросил мистер Калторп.

– Простите, я, кажется, не расслышала вашу фамилию, – ответила мисс Эдвардс.

– Калторп, – сказал мистер Калторп».

Умением рассказать историю, чему Форстер в своих лекциях о романе придавал столь существенное значение, писательница откровенно пренебрегает:

«Я могу сочинять ситуации, но не истории», – откровенно признаётся Вирджиния в дневнике[91].