Читаем Вирус турбулентности. Сборник рассказов полностью

Катя знала, что если он сейчас уйдет, то волна, набиравшая внутри нее силу, не выбьет стекла тесного домика, не смоет раз и навсегда из опасной близости непотопляемые вопросы и не переродит ее, избавив от пены, а, захлебнувшись, поставит вверх дном мир вокруг. И ее собственный, упрямый по дозачаточности сформирования, будет ныть и плакаться, бессовестно шантажируя апатией и бессонницей, пока она не найдет возможность втиснуть, пристроить его более-менее прилично.

– Подожди. Ну, подожди чуть-чуть. Давай анатомически: человек есть тело плюс душа. Так?

– Пусть.

– Кто-то помогает жить телу, а кто- то душе.

– Для этого есть Бог, и мы опять залезли в дебри.

– Не полезем. Упростим. Не только всем не дано прямо к Богу, но и не все помнят, что у них есть душа. И нужны посредники что ли, миссионеры.

– Не нужны.

– Я не о вере.

– А что кроме?

– Жизнь души. Между землей и небом. Ей тяжелее всего. Она уходит от земли и стремится к небу. Она – в пути. Она развивается, болеет. И, как знание законов природы, физические какие-то упражнения совершенствуют тело, избавляют его от предопределенности, отодвигают, по возможности, гибель материи, подчиняют его воле, так есть, наверно, какая-то помощь и для человеческой сути.

– Может быть.

– Но, чтоб ей помочь, нужно знать, изучить все ее закоулки, ее возможности, ее заблуждения. Разграничить, так сказать, физиологию и патологию.

– Вперед, пытаются – твоя дурацкая психология. Вот только не далеко же она ушла. И незачем: путь- то проложен.

– Мне кажется, душа тоже как бы из двух уровней. Психология занимается более материальным слоем, связанным с телом, а есть еще возможность уловить ту, что ближе к небу. Ее и следует, наверно, называть Дух. То есть Дух как верхняя полочка души.

– А, по-моему, на этой твоей верхней полочке болтаются те, кто считает низким делом заниматься бытом, и слишком ленив, чтоб формировать свой взгляд на мир. Они варятся в своем соку, людям – труженикам земли ли, веры ли непонятном, и претендуют на исключительность. И путь-то, повторяю, проложен… Гордыня. Причем необоснованная. Глазки пошире откроют: надо же! А мир, оказывается, вокруг них не вертится. А признать, что он вертится вокруг чего-то другого, они не хотят. А что? Хороший способ: я по вашим законам не живу, я отделяюсь. Сам по себе. Никого подо мной, никого надо мной.

– Сомнение. Но без него ничего бы не двигалось!

– Есть понятие зрелости. Зрелость – не косность, не консерватизм. Это особое отношение к миру. Наличие позиции, при которой вся шелуха проносится мимо, а прямая «человек – мир» остается неизменной. А остальное – несформированность и несерьезность. Безответственность.

– Но позиция – тоже свод неких непотопляемых принципов, лежащих в основе.

– Не совсем так… А по поводу вечных блужданий и исканий: так и заблудиться недолго. И получаются вечные дети, которым нянька нужна. Мало того, они её ещё и требуют. Не блуждать, а формировать себя нужно.

Катя почувствовала безмерную усталость. Сырое небо опустилось и почти слилось с дорогой, размазав по окнам все оттенки серого. Клубочек свился. Потеряв нить, она откинулась на подушку.

– И как тогда? – сказала или только подумала.

– Думать надо, головкой своей иногда думать. И проблем будет меньше. И тебе, и мне. Всем будет меньше проблем. Не забудь ключи хозяйке отдать. – Олег, накинув куртку, вернулся в комнату за папкой. – Это всё от безделья. Не кисни. Встань, зарядочку сделай. Кстати, о птичках, ты халат мне погладила? Нет, конечно. О чем ты думаешь?

Катя засуетилась:

– Подожди, я другой найду. Хотела накрахмалить…

– Уже не надо. Спасибо. Время, Катя, время. Я пошел. Неплохо было бы проводить меня для приличия.

…Он шнуровал ботинки, а по косяку, не спеша, шел паучок с длинными ножками. «Письмо придет», – загадала Катя. «Мир этот, как видно, мало устроен для счастья. Может, весь смысл нашего существования состоит в том, чтобы облегчить его другим», – красовалось на обложке её тетради. На лоб себе выписать, что ли…

– Не сердись, я люблю тебя, а бельё доглажу.

– У тебя всё слова. Факты говорят, конкретные дела. Твоё «люблю» – пустой звук. Ты не говори, ты делай. Халата нет, обед – вчерашний суп. Посмотри, как другие жены к своим мужьям относятся: он валяется пьяный, а она сидит рядом и ждёт, когда он проснётся. Ты стала бы ждать?

– Нет.

– Вот и вся твоя любовь.

По инерции Катя двинулась вслед за мужем, но тяжелая дверь с размаху бухнула перед носом. Посыпалась штукатурка.

…Факты, факты. И что же важно? Что хотел или что сделал? Кому как. Хотя, по Библии, только подумав – согрешил. Грешишь с чистотою помыслов – твоё царство Божие. А если полжизни потрачено на поиск связи «лживых слов с чистотою глаз»? Гореть тебе, родная. И переход в мир иной будет заключаться лишь в том, что свинцовый проглоченный мячик придавит тебя сверху.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза
Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза