Читаем Вирус турбулентности. Сборник рассказов полностью

Слово многослойно, многоуровнево: способно выразить, воплотить, вобрать. Степень погружения, определяющая разрастание, яркость, красочность каждого слова зависит от слуха, опыта, воображения. Даже в доступной научному анализу структуре языка элементы вышестоящих слоёв не выводятся из алгебраической суммы элементов предыдущих, отличаясь степенью абстракции. Уровень же восприятия слова зависит от всего предшествующего развития человечества и жизненного пути конкретного человека, с ним сталкивающегося.


 Но если слово раскрывает для разных людей непересекающиеся картинки – к фактам, где подставляет верное плечо комплексующее неполноценностью, но универсально преданное «например».

– Может и заблуждалась. Но любила. И мужа, и детей, и страну эту бестолковую. И всё время была не нужна. Мужа расстреляли за идею, дочь посадили за идею, страна гибла за идею. И никто – за любовь. Смотрите, берите, примите – дарила. Никто не брал. И была всем – любящая и безыдейная – чужая.

– Ну и что?

– Ну это не то что одиночество…Отрешённость, непонятость. Это ненужность. Непредназначенность. Расхождение во времени. Им нет здесь места: в разное время – разным. Ей не было тогда…

– В России?

– …И в России.

– Изгой?

– Наверно…

А где ей было место? Любое время и место – неподходящие, Ад и Рай человека находятся внутри него. Что было бы для неё раем?

– Я не знаю, может, ей и было тяжело, но самоубийство – тяжкий грех, и она будет мучаться.

– Как мучаться? Сколько можно? За что? Ты же сам ей «подал слишком много» и не дал «смерти в семнадцать лет». А как же с чистотою помыслов? Ведь она, чтоб не кривить душой, чтоб не врать. А нужно было что? Приспособиться? Думаю одно, говорю другое, делаю третье. Так вон их сколько таких. Имя нам – легион. Неужели тебе мало?

– Правила, предписанные свыше, они всё те же правила, даже если законы эти извечны и авторитет инстанции непререкаем. А как же с «не учите меня жить, лучше помогите материально»? Не распространяется?

– Я не буду с тобой на эту тему спорить…

– Да я не спорить, объясни.

– Читай Библию, потом будем разговаривать. Мы от темы ушли. Нарушили основное правило спора. Я сейчас о том говорю, что все люди несут свой крест. Вот дворник, например, работает, старается. Руки – мозоли, в кровь. Выкладывается. Или столяр. С утра до вечера. От звонка до звонка, изо дня в день, и так – всю жизнь.

– Это же физический труд, здесь можно собраться, превозмочь невозможное. Когда знаешь зачем, любые физические страдания можно вынести. И даже больше: если человек в этом себя нашёл, если он так самореализуется, если способен раскрыться, выразить себя в особой технике или тактике подметания улиц, в изделиях, которые изготавливает – так ведь он творит, он получает удовольствие, высшее из наслаждений, которое доступно homo sapiens – жить творчески. Вся штука в том – знать зачем. Вокруг чего вертеться. Смысл – истинный ли, придуманный ли.

– Весь смысл в том и состоит, чтоб достойно нести свой крест. А тяжело всем. Это только с высоты своей мнимой недосягаемости можно отказывать простым смертным в наличии чувств. Сколько людей рядом с тобой живут. Всем тяжело. Но о них не напишут, а сами о себе – тем более. Вот и не знает никто. А так найдётся один, распишет, как страдает и мучается…

– Но, может, дело здесь не в тяжести ноши, а в степени обострённости чувств. Одни не замечают, а другие, так сказать, принимают близко к сердцу. Помнишь, у кого-то есть: «Я человек без кожи». Любую дисгармонию тяжело переживать: неловкий жест, слово невпопад. Представляешь, что для такого человека постоянное несовпадение. Несовпадение как условие существования повседневности. Осознание, что все здесь одиночки, и понимание невозможно в принципе. Это непросто.

– Непросто. Так поэтому каждому и даётся свой. Тот, который он может нести. Не больше и не меньше. Человеку не дано знать свои возможности. Притча есть чудеснейшая.

– Расскажи.

– Тебе – бесполезно. Опять повесишь как всё остальное – за спиной.


– За спиной я стараюсь вешать только то, что относится лично ко мне. У Пастернака в «Живаго» нашла, рецепт получения радости от жизни.

– И он настолько сложен, что ты не в состоянии им пользоваться?

– Вообще-то довольно прост: самосознание не должно обращаться на самого себя, иначе как свет фар паровоза оно ослепит, и двигаться дальше не удастся. Вот я и стараюсь фонарики развесить так, чтоб двигаться помогали. Только они упираются и внутрь разворачиваются. Расскажи притчу.

– Ладно, специально для тех, у кого фонарики разворачиваются, раз озвучим. Жил человек, работал всю жизнь, старался, зла никому не делал. Все для других. Думал: вот ещё немного поднатужусь, и легче будет. Ещё чуть-чуть и хоть немного отдохну. Ан, нет: на него всё новые беды, напасти, заботы. Наконец не выдержал человек и возопил: «Господи, облегчи мне мою ношу. Нет больше сил моих нести этот крест». Ну, Господь не Яшка: видит кому тяжко…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза