Вирус турбулентности. Сборник рассказов

«Хорошо, – говорит. – Жил ты по моим заповедям, никогда не жаловался, позволю тебе самому свой крест выбрать». И поднял его на небо. Повёл в своё хранилище, где кресты лежали. А там – каких только нет! И золотые, и деревянные; и большие, и маленькие. «Выбирай», – говорит Господь. А человек думает: «Большой взять – не затем пришел. Маленький – неудобно». Вдруг видит: в углу деревянный крест стоит. Не большой и не маленький, аккуратный такой – в самый раз. «Можно, – говорит, – я этот возьму?» А Бог ему: «Так ведь ты, милый, его и несёшь».

 … Голод, розовая кукла в супе, бесконечная штопка, детские приюты, чужие углы и … поэтические вечера – нескончаемое выживание, смерть вперемешку с любовью…

– Да не нужен другой. Несу свой и не жалуюсь. Но понимаю, что это не всё. Если человек чувствует, что может больше, что нужно больше, а жизнь его мотает, как пони, по кругу…

– Никто не может знать свою роль в этой жизни. А уж тем более решать, хватит ему или нет. Взять всё и бросить – это легче всего. И если бросишь, если не пойдёшь дальше, то так никогда и не узнаешь, что тебя там ждало. Может, все испытания были, чтоб ты смог понять что-то важное, что-то необходимое: для чего ты, собственно, и родился. А не пройдешь – не узнаешь. Значит, и родился зря.

Катя помнила в применении к любви: циклы: переждал враждебность и раздражение – и все по новой. Сначала. «Все приходит вовремя тем, кто умеет ждать». Чего она не смогла дождаться? Все, что было важно, необходимо, что было смыслом и сутью, – оказалось пустым звуком. А время другого не настало. Или настало, и она поняла, что чувствовать мир – слабость, что избирательность и субъективность – не повод обнародовать свои мысли. И наличие чувств лишь признак одушевленности и лишь необходимое условие, чтоб мыслить, чтоб руководствоваться разумом. «Я мыслю, значит, я существую». А все остальное – подпороговое, пища для психоанализа.

Вечную дилемму между природой и логикой решила в пользу второй как единственно нужной, вернее, полезной, для людей, а в пользу первой – как единственно важной для нее самой. Какое уж тут руководство к действию, когда «я чувствую, что нужно так, но точно знаю, что так нельзя». Как тут быть? Катя не знала. Решившись однажды для обстоятельно продуманного и аргументированного плана мироустройства Олега отказаться от своего неубедительного, она потеряла и план, и Олега, и себя. А разумом руководствоваться так и не научилась.

Она настаивала – и естество ушло, прихватив с собой все, до мелочи. Вместо него перед каждым пустяковым делом теперь возникал вопрос «А зачем?». И необходимость любого движения нужно было рационально объяснить. Так объяснялся только быт. В него-то она до одурения и погружалась. А что? Живут же страусы – голову в песок, еще не вымерли. Но Марина не тех кровей – Несогбенная.

– Ну, хорошо. Пусть вся жизнь её – «роман с собственной душой». И вот его нет. Можно уйти, исчерпав своё предназначение?

– Мы о том и говорим, что не дано нам знать своё предназначение. Не дано. Может, её предназначение состояло в том, чтобы быть хорошей женой и матерью, а она не поняла этого. Пережила бы свою романтичность и, может, стала бы философски ко всему подходить. Задатки-то были.

Почему женщин-философов мир не знает? Потому что у них всё либо белое, либо черное. Либо – в облаках, либо – под плитой могильной. Страдалицы. Претензий куча, способностей – минимум. Так при этом мир земной для них ещё и слишком прост и груб. Вот и смотрят на него сверху вниз и ничего в жизни не понимают. А, чтоб нос себе не расшибать, не надо на одни и те же грабли наступать. Надо «быть там, откуда некуда падать». Не к себе привлекать внимание, а обратить своё на тех, кто рядом с тобой. Кому она в жизни реально помогла? Только без лишних слов. Факты. Кому?

– Факты, факты. Не могу я тебе конкретно сказать – кому. Но последним делилась. Не было в ней этого – «на черный день». И даже «ради детей». Она жила по вселенским законам.

– А-а-а! Она знала вселенские законы? Вопросов нет.

– Да подожди. Ну, есть же такой закон: ты – мне, я – другому, он – еще кому-то, и круг замкнется все равно.

– Ну, и кому она?

– Только не перебивай – попробую объяснить. Она считала, что если ей дано, как очень немногим, видеть то, что другие не замечают, то ее предназначение – выразить это, открыть, и тем помочь другим. Тем, что умела. Получается: чем могла, тем и помогла. Пусть не вещами, не деньгами, но тем, что есть – даром.

– Даром… Вот все вы так – даром. Слово-то какое! – Олег поднял руку и, щелкнув пальцами в потолок, почти пропел: – Даром! Почему бы нет? Хорошо, удобно – за счет других.

– Но она и не просила, – руки предательски дрожали, и Катя сжала пальцы в кулак, – ни у кого и ничего. И не даже не пришли и сами не дали.

– Почему ей?

– Не ко мне, к Булгакову твоему любимому.

Олег, тряхнув головой, усмехнулся:

– Читай, читай классику, я тебе всегда говорю. Не рассуждай «по поводу», а читай, -

И стал собирать книги на столе