Вишенки

– А ты, попик, ничего, – один из блатных присел на нары в ногах у священника. – Сильно же тебя апостолы уделали. В несознанку пошёл или как? Вишь, мы тебе даже нары уступили. Цени.

В ответ батюшка только моргнул глазами и попытался признательно улыбнуться. Говорить сил не было. И болел правый бок, да так, что казалось, будто нечто острое, с рваными краями вонзили туда и продолжают продвигать. Медленно так двигают. Похожую боль он чувствовал в далёком 1905 году после ранения на фронте. Но там боль причинили враги, враги Отечества, его Родины. Потому та боль была лишь физической. А вот теперь к боли физической добавляются и страдания душевные. Ведь не враги наносили отцу Василию увечья, а свои люди, славяне. Это было страшнее, ужаснее для понимания священнослужителя. Правда, он никогда не был наивным, чтобы не понять происходящего. И вот именно от этого понимания, от осмысленного осознания глубины падения русского человека болела, страдала душа православного батюшки.

Дмитрий Иванович уже не балагурил, а, осмотрев священника, пришёл к выводу, что сломаны рёбра.

– В лазарет бы надо вам, отец Василий.

Своими сомнениями поделился с блатными, и, к удивлению всей камеры, те тут же принялись стучать в дверь.

– Зови начальника, поп концы отдаёт, – потребовали у солдатика-охранника.

Как же удивлён был отец Василий, когда в тюремном лазарете, куда его перевели в тот же день, застал слободского доктора Дрогунова Павла Петровича!

– Все расспросы потом, батюшка, потом. А сейчас будем лечиться, – предвосхитил вопросы врач. – Чем меньше будете говорить и двигаться, тем быстрее поставим вас на ноги.

И действительно, священник вскоре пошёл на поправку, стал вставать, ходить по палате. Там же он и узнал, что ведёт его дело следователь Дуська-пулемётчица, она же Гранкина Евдокия Семёновна, активный участник Гражданской войны, бывший комиссар пехотного полка. Прославилась тем, что любила лично приводить в исполнение расстрелы пленных белых офицеров.

Выстраивала жертвы в шеренгу, ложилась за пулемёт и короткими очередями, два-три патрона на одного, производила расстрел.

А если ей в руки попадали казаки, то с ними забава была совершенно иной. Ставила казачков в затылок друг другу, заставляла заднего крепко обнимать впереди стоящего, приставляла наган или ствол винтовки в затылок последнему и нажимала курок. Экспериментировала, сколько тел способна пробить одна пуля.

Страшный человек Дунька-пулемётчица, страшный. В этом уже убедился отец Василий. И костоломами у неё работают два солдата Пётр и Павел, отчего и прозвали их апостолами. Где и откуда взяла их следователь, тюремная молва не знает, но то, что в свободное от работы время эти два мужичка обслуживают Дуньку уже как женщину, утверждает точно.

Ну что ж. Один порок без другого не ходит, считает отец Василий.

И там, на том свете, этому человеку всё зачтётся. Гореть ей в гиене огненной, этому исчадию ада, а не женщине. Всякое он повидал за свою жизнь, но такого, чтобы женщина и такая… В страшном сне не приснится, а вот в жизни есть.

Доктора Дрогунова взяли с постели, сонного, привезли в тюрьму, приказали работать в лазарете. Без объяснений. Привезли, и всё!

И ведь никуда не денешься, будешь работать. А пикнешь – сразу же поменяешься местами с пациентами. К радости, узнал недавно, что врачей сюда командируют: отработают положенный срок, и отпускают по домам. Вот и надеется сейчас, что пребывание его здесь будет недолгим.

Уже вторую неделю, как отец Василий обитает в тюремном лазарете. Думал, что забыли о нём, слава Богу. Но не тут-то было. Снова стали вызывать на допросы, оттуда – в камеру.

Батюшка уже понял, что в его допросах существует система: вызывают в кабинет к следователю Дуське-пулемётчице, там бьют, но уже не так страшно, как в первый раз. Потом три дня он отдыхает в камере, приходит в себя, и снова к ней, чтобы потом опять через три дня вызвать на допрос.