Витязь на распутье

Лишь под конец нашей беседы она спохватилась, что из-за меня пропустила вечернюю службу, таким образом добавив лишний грех к тем многочисленным, что скопились у нее за сегодняшний день. Ее упрек я с легкостью парировал, с грустью ответив, что одним больше, одним меньше – разницы уже нет, а учитывая то длительное время, которое ей суждено прозябать в монастыре, она их отмолит не один, а несколько тысяч раз, ибо больше тут все равно заняться нечем.

Переход к перспективам, которые ей сулила жизнь при отказе от предложения Дмитрия, оказался явно неприятен монахине. Разрумянившееся лицо ее сразу же потускнело, а в глазах явственно промелькнула тоска. Впрочем, оно и понятно: это с корабля на бал здорово, а обратный процесс – как бы не наоборот.

Особенно в ее случае.

Только что горела от воспоминаний, с улыбкой повествуя, как за ней ухлестывали ясновельможные паны, и тут на тебе – возвращайся в убогую действительность. Вместо блестящих нарядов – черная ряса, вместо разодетых кавалеров – мужички из села, вместо величественных замковых апартаментов – унылая келья. Словом, яркие, залитые солнцем картины прошлых лет, в которые она основательно погрузилась за последние часы, вдруг в одночасье сменились на убогий свет, льющийся от восковых свечей дня настоящего.

– Завтра мне надо возвращаться в Москву, – тихо, с грустью в голосе напомнил я. – Государь непременно спросит, что решила Мария Владимировна, и мне было бы очень жаль ответить ему, что она…

Я сознательно не договорил. Просто встал и, предупредив, что завтра перед самым отъездом непременно загляну, поклонившись, вышел из кельи.

– Денек-то отсрочь, – первым делом попросила меня Марфа, когда я появился у нее поутру. – Мне бы грамотку хотелось государю отписать, а пером водить – дело долгое. Разве к вечеру токмо и управлюсь…

На сей раз она выглядела не в пример хуже вчерашнего. И дело даже не в монашеском одеянии, в которое облачилась старица. По всему чувствовалось, что инокиня провела весьма и весьма беспокойную ночь, причем если и сомкнула глаза, так ближе к рассвету, а может, и вообще не спала. Во всяком случае, темных кругов под глазами и столь четко очерченных морщинок возле глаз ранее мне у нее видеть не доводилось. Впрочем, несколькими минутами позже она и сама подтвердила это. Мол, всю ночку напролет она была вынуждена молиться, прося всевышнего об искуплении ее вчерашних тяжких грехов.

– Стоило ли так торопиться? – усомнился я, вкрадчиво продолжив: – Это у королевы Ливонии Марии Владимировны уйма дел, а инокине Марфе спешить ни к чему. Зима впереди долгая, да и весной тоже радости мало. А потом придет печальная осень с унылыми дождями, когда, сидя в келье все дни и вечера напролет, можно молиться сколько душе угодно. А за нею вновь зима…

Она горестно вздохнула.

– Такова уж моя горькая судьбинушка. Зато тут… спокойнее. Да и ни к чему мне срамиться. Грады у ливонцев каменные, стены высокие, с наскока их не взять. Помнится, покойный королек мой сколь месяцев подле Колывани[111] простоял, а что проку? У Риги же, я чаю, стены и того крепче. Сызнова встанут под ними воеводы наши, раскорячатся, и что тогда мне делать? Тут хошь не дует, а в шатре, поди, стужа.

– А вот об этом беспокоиться ни к чему, – поправил я ее. – Королева будет пребывать в Великом Новгороде со всем почетом, после чего ее прямым ходом отвезут в уже взятую Колывань. И поверьте, что стоять под нею враскорячку я не собираюсь.

– А ты почем ведаешь, что тебя государь воеводствовать поставит? – усмехнулась она.

– Ведаю, – твердо ответил я, – ибо указ о моем назначении первым воеводой уже подписан. Правда, еще не оглашен, но…

– А раз не оглашен, стало быть, не поспешай излиха, – перебила она. – Стоит токмо всем прочим о нем узнать, как враз местничаться с тобой учнут. Вот и придется тогда Дмитрию Иоанновичу его отменять.

– Не придется, – уверенно улыбнулся я. – Местничаться они бы стали, если б он назначил их ниже меня, а ведь такого не будет, поскольку государь тем же указом дает мне право выбрать на прочие должности кого угодно, а я ни одного из бояр и князей звать не стану. Зачем мне старые бородатые пеньки, от которых за семь верст тянет плесенью? Да и тебе, государыня, думаю, куда приятнее видеть подле себя кого-нибудь помоложе, вроде такого, как я.

– Забыл ты. Не государыня я, а… старица Марфа, – поправила она меня, но до чего ж неуверенным тоном.

Даже паузу сделала, перед тем как назваться. Ну да, «королева Мария Владимировна» звучит куда приятнее.

И она тут же свернула на тему предстоящего похода. Мол, какие силы даст государь для похода, кого я наметил поставить воеводами других полков, да хватит ли пушек, чтобы разбить толстые каменные стены, да не опасно ли это для нее самой, если, конечно, предположить такое невероятное, что она согласится.