Византиец

При таком сценарии Н. получал бы мощнейшего, хотя и несколько обиженного союзника. А Н. крайне нуждался в помощи кардинала; для выхода на папу Виссарион, даже полуопальный, оставался незаменим. Итак, следовало сделать небольшую паузу, дать старику подумать, чтобы он превозмог первоначальное раздражение, успокоился и понял, что, по сути дела, Н. работает на него, что все укладывается в им, Виссарионом, задуманную схему. А единичное неповиновение можно в порядке исключения и простить.

Н. предпочел бы не доводить до лобового столкновения с Виссарионом. Кардинал, даже старый, больной и опальный, был слишком опасным противником. Н. решил дать Виссариону один месяц.

Правда, Н. не исключал и другой сценарий. Опала и поражение наложили свой отпечаток на характер Виссариона. Подозрительный и злопамятный с молодых лет от природы, Виссарион становился все более мнительным и нетерпимым. Место реальных вещей для него, совсем как для обожаемого им Платона, занимали вещи-призраки, вещи-символы. Лояльность он стал отождествлять с абсолютным, беспрекословным, бездумным повиновением. Поэтому Н. вполне допускал, что Виссарион мог и не простить его. А не прощать старый кардинал умел.

Тогда ни в какой зачет не пошли бы двадцать лет безропотной, беспрекословной службы. Н. слишком много знал. Виссарион наверняка постарался бы убрать его. Но пока Н. рассчитывал, что ему удастся договориться с Виссарионом, убедить его. Но Н. не спешил. Для себя он намечал встречу с кардиналом на неделе перед Пасхой.

На этом этапе Н. ограничился тем, что решил надевать под камзол, выходя из дома, легкую византийскую кольчугу.

Она была на Н. и в ту ночь, в начале марта 1468 года, когда он довольно поздно возвращался домой от подружки. Н. тогда снимал часть старого громоздкого дома на площади Сан Макуто за Санта Мария Сопра Минерва. При всей близости к центру города это были глухие и темные места, слывшие не самыми безопасными.

Общение с женщиной всегда производило на Н. целебное воздействие. Он имел эту возможность далеко не так часто, как ему хотелось бы. Непростая жизнь изгнанника приучила его любить и ценить эти маленькие радости, которые для кого-то другого могли бы показаться чем-то обыденным и нормальным. Пребывая в умиротворенном состоянии духа, Н. не сразу обратил внимание на приближавшийся шум шагов у него за спиной. Потом до него все-таки дошло: опять грабители. В Риме в те годы огромное количество людей промышляло мелким разбоем, но достаточно было обнажить шпагу, чтобы обратить их в бегство. Н. остановился, но выхватить шпагу и обернуться не успел.

Сильнейший удар в спину едва не сбил его с ног. Тем не менее кольчуга выдержала. Н. развернулся и, не раздумывая, вонзил шпагу в оказавшуюся перед ним фигуру. Это был довольно крупный, плотный малый, закутанный в плащ. Шпага пропорола его насквозь. С приглушенным криком он рухнул на землю. Н. обвел взглядом переулок: еще двое, оба с короткими клинками. Но Н. уже не волновался.

«Господи, спасибо тебе, что надоумил меня надеть кольчугу. И спасибо византийским мастерам — в Европе такие не делали». Н. встал в позицию, выжидая. Он не знал, стоит ли ему ввязываться в бой, поскольку поблизости у нападавших могли оказаться сообщники. Те, по всей видимости, попросту были ошарашены, что он не убит. Несколько секунд продолжалось замешательство. Затем вдалеке замерцал огонек, и послышалось какое-то движение. Папский ночной дозор совершал обход. Никому встречаться с патрульными не хотелось. Не говоря ни слова, один из бандитов подхватил мертвого товарища, другой прикрыл отступление, и они скрылись за углом. Н. тоже поспешил ретироваться.

Теперь надлежало действовать быстро. Н. не боялся смерти. Но ему не хотелось погибнуть, не завершив начатое дело. Между тем такая опасность оказывалась вполне реальной. Он и раньше не исключал, что Виссарион захочет его убрать. Но он не предполагал, что удар последует без предупреждения. Это противоречило законам жанра.

Своим самым надежным и сильным оружием Н. считал свой язык. Он верил, что, если грамотно построить разговор, всегда можно убедить кого угодно в чем угодно. Сейчас его лишали возможности использовать это испытанное средство. Его лишали последнего слова подсудимого. Нападение означало, что Виссарион принял решение. Переубедить его теперь будет очень трудно. Н. отдавал себе в этом отчет. Здесь требовалось бить наверняка. Не менее больно, чем ударили его.

В свое время Джангалеаццо Висконти говорил о тогдашнем флорентийском канцлере Колуччо Салютати, что одно перо Колуччо стоит роты кавалерии. У Н., конечно, и в мыслях не было ставить себя на одну доску с Колуччо. И тем не менее даже сейчас, после пролитой крови, Н. знал, что может переубедить Виссариона. Требовалось только найти нужные слова, нужные доводы.