Византиец

И вот этот момент, похоже, наступил. Деспина заговорила первая. Н. смутился, не зная, что отвечать, что делать. Сердце у него остановилось. Ладони липко и холодно вспотели. Он весь оцепенел. Неведомое прежде счастье не радовало, а давило. И словно сквозь дурманящую пелену, раздавался звон молоточков в висках: «Господи, пронеси. Мы должны доставить Зою в Москву. Она должна стать женой Иоанна».

— Ваше высочество, — попробовал вклиниться Н. Зоя его остановила, приложив ладонь к его губам. Н. с замиранием сердца заметил, что красивая, немножко полная девичья рука, выскользнувшая из широкого рукава, была обнажена.

— Не надо ничего говорить, милый. Ты еще все скажешь. Я не могла не встретиться с тобой. Прости мне это нарушение. Я сделаю все, как ты хочешь. Я поеду в Москву, не волнуйся. По твоей бледности я вижу, что ты заподозрил Бог весть что. Не надо. Все будет хорошо.

Я выйду замуж за Иоанна. Постараюсь родить ему сына. Постараюсь уцелеть среди боярских интриг. Как ты учил меня. Сделаю все, что в моих силах, чтобы Иоанн пригласил побольше греков. Чтобы он осознал, что Руси предначертано стать наследницей Византии. Постараюсь убедить его в этом. Получится ли — на то воля Бога. Но я сделаю все, что смогу. Назад я не вернусь. Ты это знаешь. И я это знаю.

Я хочу последний день, точнее, последнюю ночь побыть самой собой — греческой сиротой, у которой ничего нет: ни родины, ни родителей, ни дома. Но которой зато никто не может помешать верить в Бога, в какого я хочу верить. И любить человека, какого я хочу любить. Прости, я не могла не встретиться с тобой. Ты же прекрасно знаешь, что я тебя люблю. Люблю больше всего на свете. Я жертвую жизнью ради тебя.

Ты же умный человек. Ты не можешь серьезно воспринимать весь тот бред, который ты мне рассказывал на протяжении последнего года. Нашей страны нет, нет, нет и никогда не будет. Ты когда-нибудь слышал, где-нибудь читал, чтобы то, чего нет, можно было перенести в чужое государство на краю земли и там воссоздать? Это чушь. Если при московском дворе введут византийский покрой одежды, ничего не изменится. Но и этого не будет. Тем не менее я еду туда. Я не могла тебе возразить. Я люблю тебя. Раз ты этого хотел, для меня это было законом.

Господи, как я тебя ненавидела вначале. Я грезила убить тебя, когда ты заставил Караччоло расторгнуть нашу помолвку. Прежде всего я пережила страшный позор. Я никогда не любила его. Но он мне нравился как мужчина: красивый, приятный, справный, ловкий, уверенный в себе. Этот брак открывал передо мной перспективу вырваться из мрачного полумонастырского быта Санто Спирито, начать нормальную жизнь. Если не как итальянки, то почти как итальянки. Мои дети не несли бы на себе проклятие 1453 года.

Я тебя настолько ненавидела, что у меня не хватало сил даже выказать тебе презрение. Я помню наши первые встречи. Я могла отвечать тебе лишь холодной маской, вежливой и непроницаемой. И согласилась я с тобой тоже из ненависти. Мне уже было все равно. А потом что-то стало происходить.

Я стала слушать тебя. Сначала мысленно споря с тобой, возмущаясь, не соглашаясь. Если честно — наверное, тебе неприятно это слышать — я так до конца и не приняла того, в чем ты пытался меня убедить. Но мне нравилось, как ты говорил. Мне нравилось смотреть на тебя. Я привыкла к тому, что ты приходил ко мне, садился, рассказывал. Не было никаких ударов молнии, не было озарения поутру. Нет. Просто от встречи к встрече моя ненависть постепенно растворялась, а на смену ей приходило совсем другое чувство.

Как мне хотелось, чтобы ты хоть раз сделал что-нибудь в нарушение протокола, чуть дольше задержал мою руку в своих руках, прошептал что-то ласковое, бросил нескромный взгляд. Ничего. Глядя на тебя, я думала: вот человек, с кем мне хочется заняться любовью, кого я хочу поцеловать, чью голову я хочу видеть ранним утром рядом со своей на подушке. С тобой мне хотелось пройти через всю жизнь.

Сколько раз я спрашивала себя: а почему он не попросит моей руки? Конечно, я тут же добавляла: он порядочный человек, его наверняка смущает разница в нашем происхождении. Но это не смертельно. Он же дворянин. А потом в эмиграции все равны. Я была бы ему хорошей женой. Я молода, не развращена, у меня есть маленькое приданое. Мы с ним одной веры, из одной страны. Мы бы понимали друг друга. Я бы родила ему детей.

Зоя говорила, задыхаясь, почти взахлеб, слова разрывали ее. Н. слушал словно завороженный, словно это происходило не с ним. Даже не имея сил внутри себя как-либо отреагировать. Лишь когда деспина замолкла на мгновение, чтобы перевести дыхание, он довольно жалко попытался возразить, с трудом проворачивая онемевший язык в пересохшем рту. Возразить больше для того, чтобы вздрогнуть от звука собственного голоса и удостовериться, что он еще жив. Чтобы окончательно не лишиться чувств.

— Я не мог и помыслить о том, чтобы на вас жениться, ваше высочество. Вы же моя государыня.