Византия и арабы в раннем Средневековье

А если среди нас окажется кичливый варвар и вступит в разговор с жителями Эллады и всего нашего материка, то почти всякий раз собеседники его будут не только полуослы, но даже полные ослы. Большинство ведь понятия не имеет ни о природе, ни о том, что выше ее, некоторые же мнят, что постигли всецелое, а сами и пути к нему не знают. Одни из них величаются философами, но чаще всего сами еще ходят в учениках, другие восседают с важными лицами, длиннобородые, бледные, угрюмые, нахмуренные, неопрятно одетые. Они из глубин Аида выкапывают Аристотеля и прикидываются, будто понимают то, что он утаил, окутав мглой неясности. Его запутанную краткость нужно разъяснять в пространном слове, они же краткими речениями только пустословят о множестве исследований. Варвар думает, что мы забавляемся, и наше невежество его делает надменным. Он расстается с нами, показав себя если не мудрецом, то и не неучем».

В приведенном высказывании Михаила Пселла не все соответствует истине. Конечно, ни «ослами», ни «полуослами» византийцы не были. Они всегда высоко ценили образование и культуру. Резкость тона и необъективность Пселла по отношению к своим соотечественникам в данном случае объясняется его полемическим задором. Однако заслуживает внимания его свидетельство о высоком образовательном уровне современных ему «варваров». На основании этого мы можем заключить, что культура арабов и других мусульманских народов в XI в. если и не была выше, то, по крайней мере, стояла вровень с культурой ромеев, что признавали и сами византийцы.

Успехи арабов в области философии и естественных наук неоднократно находили свое отражение в научной и научно-популярной литературе. В неизмеримо меньшей степени показано греко-византийское влияние на арабскую художественную литературу. Поэтому здесь стоит подробнее осветить эту любопытную тему.

Широко распространено мнение о том, что арабы усвоили лишь греческую философию и науку. Напротив, художественная литература греков осталась чужда их духу. Последнее утверждение верно лишь отчасти.

Действительно, нам неизвестно ни одного средневекового арабского перевода древнегреческих поэтов и драматургов – Гомера, Пиндара, Софокла и др. Слабый интерес арабов к греческой поэзии объясняется в значительной степени тем, что этот литературный жанр получил у них значительное развитие еще в доисламскую эпоху. Уже в V–VII вв. в Аравии прославились такие поэты, как Имрулькайс, аш-Шанфара, ан-Набига аз-Зубьяни, Антара-ибн-Шаддад и другие. Именно их творчество служило эталоном для всех последующих арабских поэтов, а потому творения зарубежных поэтов, опиравшихся на иные литературные традиции и писавших совершенно иными стихотворными размерами, в малой степени интересовали арабских читателей.

Однако это отнюдь не означает, что произведения греческой художественной литературы остались совсем неизвестными арабам. Представители арабской интеллигенции, знавшие греческий язык, имели возможность читать античных поэтов в подлиннике. Хорошо знал поэмы Гомера Хунайн-ибн-Исхак. Его современник Юсуф-ибн-Ибрахим свидетельствует, что когда он пришел к одному проживавшему в Багдаде греку, то застал у него Хунайна, который по-гречески декламировал стихи «Умируса (Гомера. – М. К.),

главы ромейских поэтов».

Знал Гомера и ал-Бируни. В его сочинениях встречаются ссылки на его стихи и целые цитаты.

Вообще упоминания об эллинских поэтах (Гомере, Гесиоде, Еврипиде и др.) и цитаты из них довольно часто встречаются в арабских сочинениях и переводах с греческого. Цитаты в арабских переводах появлялись часто из греческих научных сочинений, в которых античные ученые цитировали стихи своих поэтов. Нельзя отвергнуть возможность и того, что арабы, владевшие сирийским языком, могли знакомиться с произведениями древнегреческой литературы по их сирийским переводам.

Более интенсивным было греческое влияние на арабскую народную литературу. Это в первую очередь относится к известному сборнику сказок, повестей и рассказов «Тысяча и одна ночь». Образцом для него послужил недошедший до нас иранский сборник «Тысяча сказок», переведенный на арабский язык в VIII в. Первоначальная редакция «Тысячи и одной ночи» возникла не позднее IX в. В ней, как известно, существует обрамляющий рассказ о том, как царь Шахрияр, возмущенный изменой жены, берет себе на каждую ночь новую жену, а наутро убивает ее. Дочь везиря Ширазада (в более поздней редакции – Шахразада, неправильно – Шехерезада), взятая к царю, начинает рассказывать ему сказку и прекращает свое повествование утром на самом интересном месте. Шахрияр, желающий узнать продолжение, отменяет свое решение о казни, и сказки одна за другой продолжаются в течение тысячи ночей (в более поздней редакции – тысячу и одну ночь). В конце концов царь дарит рассказчице жизнь.