Византия. Христианская империя. Жизнь после смерти

И вот эта интуиция теозиса предполагает, что и христианин, соединяясь с Богом, начинает обладать не только человеческими, но и божественными свойствами. На этом построено православное понимание святости и чудотворения, поскольку чудотворение – это божественное свойство, это как бы некоторое преодоление естественных законов сотворенного мира.

Дмитрий Бирюков, доктор философских наук

Григорий Палама в своих «Триадах» в защиту исихастов показывает, что в этой жизни можно обрести обожение лишь души, включая все уровни, – и ум, и эмоции, – и некоторые избранные святые достигали такого состояния и даже укоренялись в нем.

Дмитрий Макаров, доктор философских наук, профессор

Первый публичный диспут между Варлаамом и Григорием прошел в Святой Софии в 1341 году. В этом же году здесь на поместном Константинопольском Соборе учение Григория Паламы о божественных энергиях, нетварном фаворском свете и теозисе, то есть обожении человека, было признано православным. Однако нужно понимать, что эти сложные догматические вопросы XIV века не были новаторством. Это был древний опыт Церкви, который пока еще не имел богословского осмысления. Но в святоотеческом наследии египетских, палестинских, византийских монахов мы можем встретить примеры созерцания фаворского света, примеры теозиса. За тысячу лет до этого спора Григория и Варлаама святитель Афанасий Великий уже сказал: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом по благодати». И вот теперь настало время этот опыт выразить на языке догматики. И еще очень важно понимать, что православное богословие не только очень практично по своему характеру, оно еще очень антропоцентрично. Точные богословские формулировки ему нужны не столько для того, чтобы сказать нечто точное о Боге – что мы вообще можем сказать о Боге точного? Точные богословские формулировки нужны, чтобы не лишить человека того дара, той возможности, что дает ему Бог. И вот теозис, обожение – это и есть такая возможность, возможность еще здесь, на земном пути, встретить Бога, увидеть Его свет и самому стать этим светом. Наверное, поэтому на иконах, фресках и мозаиках палеологовской эпохи так сияют нимбы и лики. Однако очень важный вопрос: почему все эти споры возникли именно в XIV веке?

В это время в христианской культуре и на Западе, и на Востоке во главу угла встал вопрос о человеке. Где границы человеческих возможностей? Что является смыслом человеческого бытия? Европейская схоластика видела силу человека в его разуме, считала разум главным даром Бога человеку. Именно с его помощью западные богословы считали возможным приблизиться к Богу. Исихасты же отвечали: разум – не главное. Главное – та возможность, которую дал человечеству Христос, соединение с Богом, и для этого нужен не только разум, но в первую очередь вера и молитва. Этот вопрос оказался для византийцев важнее, нежели все политические интересы.

Они уже знали, что здесь все погибло. Надо спасти не это. Надо спасти свою душу. Здесь уже ничего не спасешь – здесь все, понимаете? И у многих из них было именно это сознание, сознание этого глубокого кризиса, сознание неизбывности катастрофы, и поэтому они пытались найти спасение. Может быть, спасение придет оттуда – и, может быть, потом оно даст им силы на что-то иное?

Сергей Карпов, академик РАН, президент исторического факультета