Владимир Шаров: по ту сторону истории

С этой точки зрения поразительно, что никто из известных мне интерпретаторов романа Шарова не попытался в качестве гипо– и интертекста сопоставить роман Шарова с рассказом Платонова под красноречивым названием «Бессмертие», посвященным как раз железнодорожному сообщению и имеющим Лазаря Кагановича кульминационным действующим лицом. Интересно, что в литературе, посвященной разбору рассказа – очень немногочисленной, – название рассказа тоже, по сути, обходят молчанием – вопреки обширной литературе, посвященной федоровским мотивам в остальном творчестве Платонова. Каким боком пристроить к этому рассказу, посвященному работе начальника депо небольшой южной железной дороги (причем человеку реальному – рассказ написан на грани очерка), тему федоровского воскрешения, и правда понять сложно, на поверхности нет никаких подсказок. Финальный диалог Кагановича по диспетчерской связи с начальником депо вообще кажется каким-то внешним, необязательным, конъюнктурным элементом. Рассказ практически герметичен – хотя у него совершенно необычная литературная судьба: он стал (вместе с другим рассказом Платонова «Фро») первым литературным произведением, опубликованным («в порядке исключения») в журнале «Литературный критик»583

(тон в котором задавали Лифшиц и Лукач), превратившись в трамплин Платонова к возвращению в литературу на десяток лет (окончательно оборванному рассказом «Возвращение» в 1946 году). Лукач именно сцену диалога с Кагановичем рассматривал как главную в рассказе и увенчивающую его как «подлинное произведение социалистического реализма»584

(напомню, что в 1964 году он проделает ту же операцию с «Одним днем Ивана Денисовича», найдя торжество подлинного соцреализма в производственной сцене кладки кирпича Иваном Денисовичем и его бригадой).

Параллельно с дискуссией о рассказе Платонова на страницах «Литературного критика» происходила еще одна дискуссия – о железнодорожном романе Л. Леонова «Дорога на океан»585

. Если рассказ Платонова был для сотрудников «Литкритика» вершиной новомодного и плохо пока понятного социалистического реализма, то роман Леонова стал предметом острой уничижительной критики. В романе, между тем, речь шла тоже о начальнике небольшого южного депо и о его протагонисте, комиссаре всей железной дороги, старом большевике, умирающем от рака почки. Роман начинался с рассуждения о бессмертии (возвращения молодости и «неумирания») и заканчивался рассуждением о смерти и бессмертии (умирающего в финале комиссара железной дороги). На роман неожиданно негативно откликнулся Максим Горький, еще один адепт поисков бессмертия, до этого отзывавшийся о Леонове исключительно высоко586

. Резкое неприятие вызвало у него и начало романа с его возвращением молодости и неумиранием, и сама фигура умирающего старого большевика.

За этим столкновением, безусловно, следует видеть интригу, выходящую за пределы литературы, но вместе с тем оба произведения были написаны в рамках единого политического заказа – пропаганды постановления ЦК ВКП(б) «О работе на транспорте», частью которого стало назначение в 1935 году Л. Кагановича комиссаром путей сообщения. А писатели получили в духе той эпохи командировки к конкретным передовикам железнодорожного транспорта: предполагалось, что они напишут о них очерки, которые затем выйдут общим сборником. Такой сборник и правда в итоге появился – в 1939 году587, и там под одной обложкой встретились Леонов с отрывком из своего уже давно к тому времени опубликованного романа, и Платонов с перепечаткой рассказа, опубликованного в «Литературном критике».