Владимир Шаров: по ту сторону истории

Еще в первую поездку меня поразил ритуал, который Суворин неукоснительно соблюдал в этих пустых, мертвых деревнях с давно заросшими кустарником лугами, с осевшими, почти под крышу спрятанными в бурьяне избами. Перед тем, как зайти в дом, он минуту, словно собаку, гладил дерево, ласкал, приручал его и входил, только почувствовав, что он принят и признан, что его не боятся (Р 38–39).

Годичные кольца в стволе дерева своей формой напоминают людям о цикличности календарного времени, а рост дерева вверх похож на направленное движение времени в будущее. Может быть, поэтому дерево представляется Шарову подходящим материалом для визуального изображения человеческой истории. Одно из немногих у Шарова описаний архитектуры и архитектурных деталей касается резного дерева. Деревянными колоннами с резьбой, изображающей всю историю человеческого рода, ссыльный художник, оказавшийся на поселении в Средней Азии, собирался украсить здание горсовета в столице Каракалпакии Нукусе. Художник успел закончить только две колонны: «На левой из фасадных колонн предполагалось вырезать историю Великой французской революции, на правой – нашу Октябрьскую» (ВЕ 177).

Датировка и хронология

В романах Шарова широко использован прием «рассказа в рассказе». Рамочное повествование отражает интерес автора к многообразию человеческих судеб и позволяет на короткое время вводить новых персонажей, расширяя круг действующих лиц. В сочетании с тем, что в романах, как правило, разворачивается несколько повествовательных линий-блоков, такая композиция поддерживает впечатление «многонаселенности». Многочисленные мини-истории в совокупности создают коллективный портрет эпохи.

Вступительная «рамка» романов всегда написана от первого лица. Чаще всего они начинаются с того, что автор-рассказчик представляет читателю группу письменных или устных свидетельств: это может быть или коробка документов, или встреча с персонажем, который рассказывает свою историю. Читатель оказывается отделенным от источника информации как минимум двумя посредниками. В «Старой девочке» этот прием функционирует иначе. Повествование прямо начинается с рассказа в третьем лице о жизни Веры, а рамочная конструкция дает о себе знать в финале, в редуцированном виде. Автор-повествователь появляется в самом конце книги, когда она постепенно превращается в маленькую девочку, – как Верин товарищ по детским играм. Он выступает в роли очевидца последних лет ее жизни и последнего поклонника Веры (или веры), а Верина дочь (которую он раньше считал ее теткой) рассказывает ему всю историю.

Автор-повествователь вновь выступает как посредник в передаче информации, и точные даты призваны подтвердить надежность его данных. Однако что это за человек? Повествователь у Шарова – человек, как правило, чрезвычайно, до наивности доброжелательный, очень общительный: другие персонажи охотно вступают с ним в долгие доверительные беседы, и он потом пересказывает их истории читателю. По профессии автор часто, как и сам Шаров, историк, писатель или журналист. В «До и во время» это детский писатель, автор популярных рассказов о Ленине и других революционерах, которых он, как и подобает героям детской литературы, изображает добрыми, мягкими, домашними людьми, сознательно нарушая историческую достоверность.

Однако этот симпатичный автор может оказаться человеком с двойным дном, особенно если это касается времен Большого Террора. В романе «Мне ли не пожалеть…» автор основной рамки, жизнеописания композитора Лептагова, Алексей Трепт, с гордостью признается, что он не только журналист, но и секретный сотрудник НКВД: «Работал я на них еще с самого начала двадцатых годов, в частности был их человеком в хоре Лептагова, всегда писал правду, всю правду и одну только правду и всегда гордился, что они мне доверяют. Те, кто смотрят на это иначе, удивляют меня: если мы хотим, чтобы нами хорошо и справедливо управляли, государство просто обязано обладать всеведеньем и всезнаньем. Мы – внештатные сотрудники, как раз и есть глаза власти…» (МНП 17). Стукачом был и главный герой «Царства Агамемнона» Николай Жестовский, сам отсидевший много лет в лагерях.

Ситуация, как по шаблону, повторяется и во временном пласте, относящемся к современности, хотя в смягченной форме. Сам рассказчик в «Царстве Агамемнона», Глебушка, уже в наши дни, в 2015 году, был арестован, у него изъяли его рукописи и архивы. После нескольких месяцев допросов и запугиваний без предъявления обвинений Глебушка «был готов к самому тесному, самому искреннему сотрудничеству» (ЦА 37) со следствием. Но времена изменились, и этого не понадобилось.