Владимир Шаров: по ту сторону истории

В «Старой девочке», как и в других романах Шарова, судебное следствие изображено как пародия на творческий процесс. Основной сюжетный блок повествования в этом романе состоит в том, что чекисты собирают материалы для проверки, подтверждения и дополнения фактов из Вериного дневника. Чекисты-следователи, в первую очередь Ерошкин, работают над политическим делом как над художественным произведением: подбирают тему, набрасывают план, собирают материалы, допрашивая и расширяя круг обвиняемых, и, наконец, составляют отчет. Их деятельность получает теоретическое обоснование в пародийной литературоведческой работе «Поэтика допроса», которая в первый раз упоминается в романе «След в след». Таким образом, в художественном мире Шарова явления перевернуты с ног на голову: чекисты становятся писателями-творцами, работа органов и судебные расследования сродни литературному процессу, а доносы и материалы процессов судебных функционируют как художественный вымысел.

Другую отсылку к литературоведческой работе, но уже не издевательскую, а скорее программную, находим в «Царстве Агамемнона». На этот раз автор-повествователь цитирует литературоведческое сочинение «Сюжеты, их рифмы и рефрены» (ЦА 56), которое в конце пятидесятых годов написал герой книги писатель Жестовский. Шаров здесь под влиянием иронической авторефлексии перечисляет повествовательные элементы, которые его самого особенно интересуют: событийная канва, переклички, аналогии, устойчивые мотивы в истории. Но важнее всего здесь размышления о времени.

Ситуация, как обычно у Шарова, точно датирована. Уже в наши дни, в 2012 году, автор-повествователь получил заказ подготовить к публикации трехтомник Жестовского, на который автор лет тридцать назад уже писал внутреннюю рецензию. «Ни тогда, ни сейчас судьба книги от меня не зависела. Вопрос, издавать ее или не издавать, был уже решен. „Наука“ рукопись Жестовского, не задумываясь, бортанула, но нынешнему времени его „…Рифмы и рефрены“ пришлись ко двору» (ЦА 56). В книге диалоги вели между собой литературные персонажи, разбросанные во времени, но «кровные родственники» по сути: леди Макбет Шекспира и Лескова, Росинант Сервантеса и Пролетарская Сила Андрея Платонова, Кириллов из «Бесов» Достоевского и Подсекальников из «Самоубийцы» Эрдмана. Жестовский сравнивал эти пары с однояйцевыми близнецами, старшим и младшим, разница между которыми обусловлена временем, в которое они жили. Пары «сестер» и «братьев» никак не ограничены национальными или временными границами: «Суть, конечно, не в генетике – она началась зачатием и тем же зачатием кончилась, – а во времени, которое всегда пресс, ты же, как ни крути, – чистый лист бумаги, и оно отпечатывается на тебе, словно в типографии» (ЦА 57).

Книга Жестовского – «разговор равных, и тут оказывается, что младший знает много того, о чем старший и помыслить не мог. Получается как в жизни: однажды что-то оборвалось, но теперь, когда связали обрезки, снова пошло вперед. Есть надежда, что, пусть неровно, рывками, так будет длиться и дальше» (ЦА 59). Здесь Шаров в другой форме повторяет свою любимую мысль о «рецидивах» (ЦА 61) или повторяющихся моделях в истории. В случае «Царства Агамемнона» судьбы участников восходящего к античной мифологии четырехугольника, состоящего из отца, матери, дочери, обожающей отца, и любовника матери, принимает формы, обусловленные российской реальностью ХX века.

И далее, как и в романе «Мне ли не пожалеть…», рассказчик признается в своем сотрудничестве с чекистами, переключаясь на наивно-благостный тон: «В общем, с начала и до конца все в рукописи было построено на родственной приязни, уважении и благодарности. Добрая, умная книга, и мне жаль, что она и на этот раз не будет напечатана. Впрочем, три года назад дело было в подвешенном состоянии. Хозяин моего нового издательства, фамилия его, как я уже говорил, Кожняк, происходил из знатной гэбэшной семьи, имел на Лубянке прочные связи» (ЦА 59).

Исследование «Сюжеты, их рифмы и рефрены» в конце концов не вышло в свет. Но, как неожиданно выяснилось в конце романа, чекист Кожняк был сыном Электры и внуком Жестовского и хотел опубликовать сочинения своего деда. Тут вступает тема легитимности наследников. Представитель нового правящего класса Кожняк принадлежит к «гэбэшной аристократии» и одновременно является внуком «сидельца» Жестовского, который в какой-то момент выдавал себя за великого князя Михаила Романова. В этой семейной путанице все – самозванцы, а не законные наследники. При этом опять-таки в «Царстве Агамемнона» ориентирами являются точные даты, как вехи расставленные в тексте.

У Шарова как романы, так и вставные эпизоды часто начинаются с точной календарной даты. Вот несколько примеров вступительной фразы в романах, а также использования датировки в дневниках.