Владимир Шаров: по ту сторону истории

С самого раннего детства, почти что с того времени, как себя помнила, Вера каждый день вела дневник… Так же поступали и ее мать, и бабка… Позже, в четырнадцать лет, когда Вере надоела эта каждодневная повинность и она пошла сказать матери, что все, хватит, больше она ничего записывать не будет, в их классе и четверть девочек не ведет дневника, мать ответила, что никто Веру заставлять не собирается, но просто ей кажется, что человек должен уважать себя и свою жизнь, уважать, наконец, Создателя, все это сотворившего, а как же это делать, если день прошел, а назавтра ты уже ничего не помнишь (СД 83–84).

В начале «Старой девочки» Вера Радостина исполнена пламенных надежд и революционного энтузиазма. Но после того как ее муж арестован и пропадает без вести во время Большого Террора, Вера решает совершить поворот в своей жизни и пойти обратно во времени, двигаясь день за днем к молодости и детству и пользуясь своими дневниковыми записями как путевым указателем. Тридцать седьмой год становится той символической датой, серединой ее жизни, когда ее собственная вера иссякает и она выбирает возвращение в детство и небытие. Следователи НКВД, умеющие придумывать заговоры, опасаются, что она может увести за собой в прошлое всё расширяющиеся круги ее близких и друзей: «и уже не они одни шли. За ними потянулись их родные, все их племя, и было ясно, что это не конец, далеко еще не конец. Потому что у каждого из шедших тоже была родня, он в свою очередь сманил бы ее, и так они звали бы, тянули одного за другим, пока в эту проклятую, в эту бесконечную воронку не ушла бы вся страна до последнего человека» (СД 376).

По датам в романе легко вычислить, что Вера уходит в небытие в 1974 году, через тридцать семь лет после тридцать седьмого года. В партию большевиков, ВКП(б), она вступила в девятнадцатом году 7 апреля, в день праздника Благовещения – как будто в знак попрания тех самых церковных норм, к которым захочет вернуться в конце жизни701

.

Образ Веры Радостиной прочитывается и как аллегория революционного идеализма. В 1920‐х – начале 1930‐х годов героиня полна надежд на светлое будущее (вера на подъеме) и в своих книгах начинает фантазировать, создавать (с воспитательными и пропагандистскими целями) альтернативную реальность, в которую должны будут поверить следующие поколения. А подготовкой к этим литературным сочинениям служат ее дневники.

В дневниках она не просто каждым вечером записывает, что произошло в течение дня, как ее учила мать. Она еще включает романтические фантазии о встреченных ею мужчинах, и на основании этих не вполне надежных, часто преувеличенных данных следователь Ерошкин компонует дело и организует цепь арестов. Дневники Веры двусмысленны. Они содержат надежные вехи, по которым ей к концу книги удается вернуться в детство и в небытие, в то же время включая субъективные оценки и впечатления, которые сами по себе жанру дневника не противоречат, но из‐за которых будут арестованы люди, зачастую малознакомые с Верой. В этом мире двоящихся ненадежных смыслов точная хронология служит одним из надежных ориентиров.

Жизненный путь Веры можно сравнить с палиндромом, который интересовал Шарова не просто в качестве литературного приема, но в качестве некоторого универсального принципа. В «Возвращении в Египет» Шаров описывает палиндром как «протест против необратимости бытия», как универсальный принцип качания от добра ко злу и обратно, который поддерживает человеческое существование (ВЕ 360). Если распространить принцип палиндрома на историю, то ее можно читать в обоих направлениях, что и происходит в «Старой девочке».

В «До и во время» уже из заглавия следует, что речь пойдет о прошлом и настоящем, но не о будущем. В мире Шарова будущее – это скорее повторение и переигрывание прошлого. Когда пациенты больницы в этом романе собираются в дорогу, это та дорога, которая ведет в прошлое (ДВВ 111).