Власть пса

«Франклин» – машина хорошая. Мотор с воздушным охлаждением. Но имелись у него и недостатки, о которых не мог не знать Джордж. В него нельзя было залить горячей воды, чтобы мотор заработал, и потому приходилось включать передачу и разгонять машину упряжкой добрых лошадей.

– Даже не знаю, – признался Джордж, – как-то проще было раньше, когда автомобили еще не появились. Не нужно покупать машину, ведь, как бы тебе ни хотелось, машин просто не существовало.

Роуз расхохоталась.

– Что смешного?

– Ты! Ты очень смешной.

– А что я больше всего хотел бы, – довольно ухмыльнулся Джордж, – так это «пирс».

– Что же мешает?

– Глупо это будет выглядеть.

Спустя немного времени Роуз вдруг воскликнула:

– Вот, кажется, чудесное место!

– Какое место? Для чего?

– Для пикника.

Усмехнувшись, Джордж огляделся по сторонам: заснеженная равнина, вдалеке стога сена выглядят бурыми точками, вокруг которых толпится скот – аморфное пятно растекающегося по долине стада. В никуда ведут свежие заячьи следы вдоль дороги. Торчат хрупкие, прихваченные морозом веточки полыни.

– Взгляни, какой открывается вид. Горы! Остановимся на обочине? – Обернувшись, Роуз достала из-под груды одеял сверток и небольшой термос. – Горячий кофе и сэндвичи.

– Ладно, уговорила. Но ведь еще и полудня нет! Знаешь, я в жизни и крошки не съел в неположенное время.

После хорошего горячего кофе особенно приятной показалась и сигарета.

– Сомневаюсь, что во всей стране хоть раз кто-то додумывался устроить пикник в машине, – восхищался Джордж.

Ему не терпелось добраться до Херндона и рассказать об этом банкирам. Только представьте лицо старины Фостера!

– Раньше терпеть не мог эти поездки. После встречи то один, то другой зовут меня к себе поужинать, а на деле только и мечтают сплавить кому-нибудь другому. Их жены совершенно не знают, как вести себя в моем обществе. Там не место для одиночек, а собеседник из меня никудышный. Не то что Фил. Я им всегда отвечаю, что занят, и уезжаю домой или иду в «Херндон-хаус». Знаешь что, Роуз?

– Что?

– Ладно, забудь.

Джордж едва не разоткровенничался и не признался ей, как однажды в «Херндон-хаус» он задернул занавески ресторанной кабинки, чтобы никто не видел его сидящим в одиночестве.

– Я хотел сказать, здорово быть не одному.

– Ты больше никогда не будешь один, Джордж.

– Я думаю, стоит иногда приглашать кого-нибудь на ужин к нам на ранчо. Не знаю, правда, с кого начать: они все очень приятные, приветливые люди. Бывает, хочется, чтобы к нам кто-то приезжал, наши собственные друзья, понимаешь? Мы могли бы нанять девушку, которая будет прислуживать за столом. Раньше, при моей матери, у нас жила одна такая. У тебя есть колокольчик, звонишь в него – и приходит девушка. Так вот раньше и было.

– Ты правда думаешь, что нам нужна такая девушка?

– Ну, не то чтобы нужна, но я не прочь обзавестись служанкой.

– Думаю, будет здорово.

– Сама посуди, тебе не нужно следить за ужином, хочешь – отойди от стола, побеседуй с кем-нибудь. А потом ты могла бы играть на пианино, если бы оно у нас было, конечно. Я так люблю, когда ты играешь. Моя матушка не умела играть, мы всегда слушали «виктролу»… Я не слишком много болтаю?

– Мне нравится, как ты болтаешь.

– Не хотел бы, чтобы это вошло в привычку.

Мельком в отражении стекла Джордж увидел быструю улыбку Роуз. Не поворачивая головы, он взял девушку за руку, и сердце его наполнилось невыразимой нежностью. Только сейчас он заметил, что она всегда улыбалась, что бы ни делала, даже когда просто распаковывала сэндвич на переднем сиденье машины. Джордж был поражен: замечал ли это кто-нибудь?

Первое, что видишь, приезжая в Херндон, – зерновой элеватор, щипец жестяной крыши, сияющий на солнце. Затем углепогрузочную станцию, черную, громоздкую, стоящую на путях, будто гигантский детеныш неведомого животного. И, наконец, сложенное из кирпича готическое здание педагогического колледжа, задающее тон всему городу. Именно сюда со всего штата съезжались миловидные юноши и девушки, что сидели в кафе-мороженых на стульях с тяжелыми витыми ножками и обсуждали книги, держа друг друга за руки.

Из кирпичного здания больницы тянуло ароматами вареной картошки, жареного мяса и хлороформа. «Тартарарах», – гремели снежные цепи. Чувство, которое испытала Роуз, въехав в город, было хорошо знакомо приезжавшим сюда жителям окрестных ранчо. При виде витрин магазинов, огромных часов над лавкой ювелира, помятых лиц мужчин в окнах бильярдных, резвящихся собак на снежных просторах за железнодорожной станцией, бетонного фонтанчика (хоть и пустующего зимой) со струей воды, льющейся из львиной пасти в чашу в форме ракушки, где могут утолить жажду редкие нынче лошади – у заезжих сельчан будто появлялись цель и радость в жизни.