Довольный жизнью, Фил ехал на ранчо напрямик, через конское пастбище – и за время пути аж четыре раза ему приходилось спешиваться. Дело было в «мормонских» воротах из колючей проволоки, что по прихоти фермеров перекрыли собой старую гужевую дорогу. Старой она считалась еще в детстве Фила, однако теперь (с четырьмя-то парами ворот) пользоваться ею совсем перестали, и дорога заросла густой травой. Иногда мужчина намеренно оставлял ворота открытыми, чтобы показать, что он думает о них и о тех болванах, что купились на брошюры с железнодорожных станций, суливших всевозможные блага для финнов, шведов и бог знает кого еще. Занимайте землю! Выращивайте пшеницу! Многие клюнули на эту удочку. Получили от государства участок или половину, запаслись семенами, пахали, сажали… и ждали дождей, что в этих краях случались нечасто. Нынче фермеров осталось немного – вернулись в шахты и фабрики, откуда они и выползли. Напоминают о них теперь лишь убогие, открытые всем ветрам домишки, разбросанные по округе. Покрылись ржавчиной кровати, где когда-то спали и любили друг друга мужчины и женщины. Пожелтели газеты, заменявшие им обои. Вот в уголке притаилась детская куколка. Все это заставляло задуматься, даже, может, пожалеть несчастных – в конце концов, они тоже люди. Одного Фил не мог простить фермерам – они не нашли в себе сил пораскинуть умом и сделать очевидные выводы.
На последних воротах он слегка расцарапал руку – пустяки, лишь немного крови. Подобные мелкие неприятности служили предупреждением, что впереди следует ждать новых. Как давно заметил Фил, такие напасти в его жизни никогда не приходили одни. Так и случилось. Припав к седлу, он пробирался через ивовую рощу, когда по носу ему хлестанула одна из нависавших над головой веток – Фил схватил и сломал ее.
Теперь всадник ехал через ивняк на конском пастбище, примерно в ста ярдах, не больше, от того места, где он купался. Выбравшись на открытую поляну, густо поросшую полевицей и тимофеевкой, Фил резко остановил лошадь.
Он просто не мог поверить своим глазам.
Среди лошадей мужчина заметил одинокую клячу – и каждая клеточка его тела напряглась от злости. Обернувшись, он разглядел палатку у реки, за поворотом ивняка, а рядом индейцы развели костер, откуда клочками дымок поднимался над деревьями.
Фил помчался к ним, оглядываясь по сторонам с высоты золотистой лошади. Маленького индейца нигде не было видно: надо полагать, сидел в палатке или прятался в кустах. Старик же стоял, повернувшись спиной, и как будто не слышал топот бегущей к нему лошади: до последнего не верил в неизбежное. Старый индеец склонился над костром, по сторонам от которого возвышались две рогатины из ивовых веток. С третьей, поперечной ветки свисало потертое ведерко, в каких обычно продают смазку для колес. В ведерке виднелось что-то, подозрительно напоминающее свежее мясо и пахнущее соответственно.
Индеец растерялся.
– Я, кажется, велел вам убираться.
– Но леди…
– Но леди что?
– Леди большого дома. Сказала. Тут можно.
– Леди большого дома так сказала, значит? – фыркнул Фил. – Давайте, сворачивайтесь. – И, развернув коня, поскакал к амбару.
В длинном бревенчатом амбаре было устроено два входа, по одному на каждом торце. Когда Фил подводил лошадь к стойлу, глаза его на секунду ослепила внезапная густая темнота. Он спешился и, повесив седло на крюк, повел золотистого коня к выходу. Однако, как ни тянул он за поводья, конь упрямился и не хотел идти, а после вырвался и стал валяться в пыли за амбаром. Фил вернулся внутрь и, все еще с трудом передвигаясь в темноте, едва не столкнулся с Джорджем.
Джордж был большим любителем биноклей. На шкафу в гостиной всегда хранилась превосходная пара от «Бауш энд Ломб». Бинокли эти, один за другим, вечно пропадали из дома в дешевых чемоданах кухарок и прислужниц – вещь ценная, и прихватить удобно, – однако новая пара тут же занимала отведенное ей место в гостиной. Неспособный заподозрить кого-либо в столь немыслимом преступлении, Джордж и не пытался спрятать бинокль: купить новый казалось проще, чем допустить столь ужасную мысль. Часами он мог стоять у окна и следить за передвижениями лошадей и коров, смотреть на лесные пожары и сходы снежных лавин.
В тот день Джордж также стоял у окна наверху и наблюдал за перемещениями Фила. Как только тот ввязался в переговоры с индейцами, он спустился и, захватив шляпу и перчатки, направился в амбар, чтобы встретить брата рядом с его стойлом. В порыве злости Фил не сдерживал себя: наплевав на всех вокруг – рабочих, служанок, друзей, членов семьи, гостей, – он говорил все, что приходило ему в голову, и отчасти Джордж понимал, что выговориться куда полезнее, чем держать все в себе. К тому же болтливость давала брату невероятное преимущество: она заставляла людей подумать дважды, прежде чем перейти ему дорогу. Все боялись вспышек его гнева и той ужасной правды, какую в такие минуты начинал выдавать Фил. Все – даже Старик Джентльмен со Старой Леди.
В общем, приступ бешенства по поводу индейцев Джордж решил пережить в темноте амбара.